Незадолго до отъезда из Калифорнии я сделал фотомонтаж – танцующий Шива на фоне следов сталкивающихся частиц в прозрачной камере, – иллюстрирующий мое переживание космического танца на берегу. Однажды я сидел в моей крошечной комнатушке около Империал Колледжа, смотрел на эту прекрасную картину и внезапно совершенно ясно понял, с абсолютной уверенностью, что параллель между физикой и мистицизмом, которую я только начал постигать, когда-нибудь станет общеизвестной; я также понял, что нахожусь в наилучшем положении, чтобы тщательно исследовать эти параллели и написать об этом книгу. Тогда я решил, что напишу эту книгу, но также понимал, что я еще не готов к этому. Мне следовало сначала более тщательно изучить предмет и написать ряд статей, прежде чем приниматься за книгу.
Вдохновленный этим решением, я взял мой фотомонтаж, который содержал для меня глубокое и важное утверждение, в Империал Колледж, чтобы показать его коллеге-индусу, занимавшему со мной один кабинет. Когда я показал ему монтаж, не говоря ни слова, он был глубоко тронут и спонтанно начал читать стихи на санскрите, которые он помнил с детства. Он рассказал, что его воспитывали в традициях индуизма, но он забыл все, связанное с духовным наследием, когда ему, как он выразился, «промыла мозги» западная наука. Он сам никогда не думал о параллелях между физикой и индуизмом, но, когда он увидел мой фотомонтаж, они сразу стали для него очевидными.
В течение следующих двух с половиной лет я предпринял систематическое изучение индуизма, буддизма и даосизма и исследовал параллели, которые обнаруживал между идеями этих мистических традиций и фундаментальными понятиями и теориями современной физики. В течение шестидесятых годов я попробовал различные техники медитации и прочел множество книг по восточному мистицизму, не собираясь при этом реально следовать одному из путей. Теперь, когда я углубился в изучение восточных традиций, меня больше всего привлек даосизм.
Даосизм, по-моему, одна из тех великих духовных традиций, которые дают глубокое и прекрасное выражение экологической мудрости, подчеркивая как фундаментальное единство всех явлений, так и укорененность индивидуумов и обществ в циклических процессах природы. Вот как говорит об этом Чжуан Цзы:
И Хуай Нан Цу:
Даосские мудрецы умели сосредоточить свое внимание на наблюдениях природы, различая «характеристики Дао». При этом они выбирали установку, которая, по существу, являлась научной; только глубокое недоверие к аналитическим методам рассуждения помешало им создать подлинно научные теории. Тем не менее их тщательные наблюдения, соединенные с сильной мистической интуицией, привели их к глубоким прозрениям, которые подтверждаются современными научными теориями. Глубокая экологическая мудрость, эмпирический подход и особый аромат даосизма, который я бы назвал «тихим экстазом», были чрезвычайно привлекательны для меня, так что даосизм естественно стал для меня тем путем, которому я собирался следовать.
Также сильное влияние оказал на меня в эти годы Кастанеда. Его книги показали мне другой подход к духовным учениям Востока. Традиции американских индейцев, излагаемые легендарным яки Доном Хуаном, казались мне весьма близкими к даосизму, как он излагается легендарными мудрецами Лао Цзы и Чжуан Цзы. Осознание причастности к естественному течению вещей и искусство действовать в соответствии, с этим составляет сердцевину обеих традиций. Даосский мудрец плывет в потоке Дао, «человек знания» яки должен быть легким и текучим, чтобы «видеть» сущностную природу вещей.
Даосизм и буддизм – традиции, касающиеся самой сущности духовного, не принадлежащей ни какой частной культуре. В частности, буддизм доказал в течение своей истории, что может приспособиться к различным культурным ситуациям. Начавшись учением Будды в Индии, он распространился в Японии и несколькими веками позже перешагнул через Тихий океан в Калифорнию. На мое мышление оказало сильное влияние подчеркивание роли сострадания в приобретении знания, свойственное буддийской традиции. С точки зрения буддизма не может быть знания без сострадания, что для меня означает, что наука не имеет никакой ценности, если она не сопровождается заботой об обществе.