С тысячу лет прошло, и костей не осталось от первостроителей нашего мегаполиса, а Москве все сносу нет, и даже она время от времени впадает во вторую молодость, как это было после пожара 1812 года, в пору экономического бума в начале ХХ столетия, при большевиках, и по следам августовской буржуазной революции, которая навеяла Москве нечто такое, что следует определить, как смесь ламаизма и Риджент-стрит.
В итоге чудной получился город: имперский в полном смысле этого слова, но что-то глубоко заштатное чувствуется в его закоулках и по дворам, одновременно и европейский, и неухоженный, выдающий принадлежность к нации поэтической и беспутной, всемирный и резко русский, теплый и душевный, но страшный по вечерам.
Царь Иоанн IV Грозный был государственный озорник. Бог не обидел его умом и литературным талантом, и превосходное по своему времени образование он получил, и реформами он занимался, и страдал маниакальным психозом, и двадцать пять лет отвоевывал у немцев выходы в Балтийское море, но прежде всего царь Иван был озорник в государственном масштабе, какого не знает история всех времен. Даже большевики так не измывались из мизантропии над народом, как Иван IY в зависимости от состояния желчного пузыря: то он поделит Россию на два суверенных государства, то назначит царем выкреста из татар, касимовского хана Семеона Бекбулатовича, то возьмет приступом деревню, разграбит дворы и поголовно обесчестит тамошний женский род. При этом он постоянно путал семейное и государственное начала и оттого подвергал опале своих жен, из пустого подозрения заживо варил родственников, собственноручно лишил страну законного наследника престола, убив сына Ивана, и ходил походами на собственные города. В конце концов он так забезобразничался, что на всякий случай решил бежать в Англию со всей государственной казной, но королева Елизавета подумала-подумала и отказалась его принять.
Вот что замечательно: безмолвствовал народ-то во все время царствования Ивана Грозного, ни одного заговора, ни одного смятения не отмечают наши хронисты, точно на троне тогда обретался русский Марк Аврелий, а не кровожадный мерзавец и психопат. Но стоило сесть на царство Борису Годунову, человеку нехищному и благоразумному, который завел государственные хлебные запасы на случай неурожая и посылал молодежь учиться за рубеж, как такая на Руси пошла буча, что чудом выжила сама русская государственность и один Бог не попустил польскому королевичу Владиславу занять Мономахов трон. Но стоило прийти к власти душевному человеку и добрейшему государю Алексею I Тишайшему, как разразились два подряд народных восстания и одна крестьянская война, охватившая полстраны. Правда, на жизнь деспота Николая I в теории покушались декабристы, но в действительности уходили-то Александра II Освободителя, который упразднил крепостное право, ввел европейское судопроизводство и собрался было внедрить в России конституционные начала, да не успел.
Отсюда извлекаем такой урок: озлобленность мятежного меньшинства против существующего режима - величина постоянная, поскольку не бывает таких режимов, которые функционировали бы в интересах этого меньшинства; коли французы терпели всех своих Людовиков, за исключением Людовика ХYI, больше всего на свете любившего слесарное дело,то, видимо, всплески народного негодования подчиняются законам гидродинамики и не так зависят от исторической насущности, как от солнечной активности и перепадов атмосферного давления, которое выдумал Блез Паскаль.
Не надо торопиться с выводами; торопиться с выводами - это, как гневливость и уныние - смертный грех.
Вот четыре с лишним века тому назад, когда от родной руки погиб царевич Иван, выдались подряд три неурожайных года, нечаянно наложил на себя руки царевич Дмитрий Углический, а царь Федор Иоаннович все бегал по московским колокольням и трезвонил в колокола; когда уже отравили единственную надежду нашей государственности, воеводу Скопина-Шуйского, и царя Бориса Годунова отравили, задушили юного государя Федора Борисовича, царя Василия Шуйского вместе с патриархатом московским полонили поляки, забили ногами царя-Самозванца, польстившегося на опыт португальского лжекороля Педро, повесили на воротах пятилетнего "воренка", сына Отрепьева и Марины Мнишек; когда в Кремле сидели ляхи гетмана Гонсевского, разбойников на Руси было больше, чем пахарей, матери продавали своих детей на съеденье, - тогда казалось, что России всенепременно пришел конец.
Не тут-то было: долго ли, коротко ли, а и поляки убрались восвояси, и разбойники рассеялись, и отечественная государственность восстановилась в своих правах. Французы, те наверняка не перенесли бы таких испытаний /изнеженная нация, они и двух недель войны с немцами не снесли/, даже бессмертный китайский этнос, поди, приказал бы долго жить, а мы-таки возродились из пепла, как птица Феникс, по той простой причине, что есть такое понятие - русский Бог.