Уроки русского. Роковые силы

Виктор КОЖЕМЯКО. Вот вы, Вадим Валерианович, прочитали в «Правде» эти письма. Как думаете, такая точка зрения – нечто редкое, исключительное или все же в нынешнее время – достаточно распространенное?

Вадим КОЖИНОВ. К сожалению, слишком распространенное! За годы так называемой перестройки и реформ на Россию ее ненавистниками внутри страны были обрушены такие проклятия, столько излито яда и желчи для доказательства, будто это какая-то ненормальная, нецивилизованная страна, что воздействию такого внушения оказались подвержены многие.

Вик. К. Может быть, главная причина в том, что так называемые демократы сумели дискредитировать само понятие – патриотизм? И слово это стало у нас вдруг синонимом едва ли не фашизма, ну а шовинизма – по меньшей мере…

Вад. К. Я бы расширил эту тему. Если взять, скажем, основные государства Запада и Востока, то в отличие от России патриотизм там всегда является чем-то незыблемым и несомненным.

Вы знаете, один из наших знаменитых музыкантов рассказывал мне, что еще в советское время был он с оркестром на гастролях в Америке. И вот перед большой какой-то встречей решили исполнить гимны. Причем американцы должны были петь свой гимн, а наши артисты, приехавшие с этим музыкантом, – свой. Так вот, все американцы слова своего гимна прекрасно знали. А у нас, как выяснилось, наш гимн не знал почти никто. Американцев это страшно поразило. Они не могли представить себе что-либо подобное!

Вик. К. Что же это – наше небрежное отношение к патриотической символике?

Вад. К. Да, но есть и более существенное, очень серьезное объяснение этого. Дело в том, что почти во всех странах патриотизм является чисто национальной идеологией. Если хотите, это национализм. У нас, хотя очень часто патриотов обвиняют в национализме, это совершенно не соответствует действительности. Россия изначально была многонациональной страной. И когда говорится «патриотизм», то речь идет о родине, а не о нации. В частности, можно назвать бесчисленные имена людей самого различного национального происхождения, которые были великими патриотами России.

Правда, есть и другие примеры. Вот, допустим, совершенно обрусевший, даже, кажется, не знавший грузинского языка известный шансонье Булат Окуджава однажды запросто вот так сказал: «Что такое патриотизм? Патриотизм есть и у кошки».

Я хорошо представляю себе, как бы отреагировали на это два грузина. Герой 1812 года генерал Багратион, который оставался, конечно, грузином, но был страстным патриотом России и отдал жизнь за нее. Или, скажем, грузин Кантария – один из тех, кто водрузил Знамя Победы над рейхстагом. Я представляю, с каким презрением и негодованием они бы встретили эти слова Окуджавы!

Ну есть такие люди. И это совершенно необязательно, чтобы они были представителями каких-то других национальностей. Вот человек, безусловно, чисто русского происхождения, известный правозащитник – Сергей Ковалев. Как-то по телевизору он громыхнул, ссылаясь на Л. Толстого, что патриотизм есть последнее прибежище негодяев. Мало сказать, что это невежество. Злонамеренное невежество! Ведь слова эти, которые вслед за Ковалевым начали цитировать взахлеб ненавистники патриотизма и патриотов, принадлежат вовсе не Толстому, а выдающемуся английскому публицисту XVIII века Джонсону. Ярому, кстати, патриоту Британской империи! Он принадлежал к самой консервативной партии и, если угодно, был даже английским шовинистом. А сказал он это в том смысле, что патриотизм – самое священное чувство. И потому негодяй, у которого больше ничего не остается, объявляет себя патриотом.

Вик. К. Что очень заметно начинаем мы наблюдать и сегодня. Не так ли?

Вад. К. Да, да! Сегодня очень многие снова объявляют себя патриотами, хотя никак не заслужили этого права. Опять прикидываются, притворяются, мимикрируют.

Вик. К. Спекулируют – так я бы сказал. То спекулировали на демократии, теперь – на патриотизме. Готовы, как они сами выражаются, разыграть патриотическую карту. Но суть-то, суть их неизменна! Как бы ни маскировались…

Вад. К. О сути таких людей очень хорошо сказал Пушкин. Я хочу вспомнить его стихи, написанные в 1830 году, когда часть Польши была включена в состав России. Замечу – не по воле России, а по решению Европейского конгресса. Поскольку поляки приняли активнейшее участие в армии Наполеона, были одной из самых воинствующих частей этой армии, то после победы над Наполеоном Польша была как бы наказана. Она была поделена между Австрией, Пруссией и Россией. России досталось так называемое Герцогство Варшавское. А между тем многие люди повторяют бездумно (это тоже пример антипатриотического мышления), будто бы Россия неоднократно участвовала в разделе Польши. И последний якобы раздел Польши был в 1939 году, когда в состав нашей страны вошли Западная Украина и Западная Белоруссия.

Вик. К. Увы, абсолютно расхожее ныне суждение!

Вад. К. Так вот те, которые говорят, что якобы мы делили Польшу, – это абсолютные невежды, просто люди, ничего не понимающие. Если это так, то нужно сейчас, не медля, отрезать от Украины и Белоруссии примерно треть территории и отдать Польше.

Откуда же произошло такое понимание? После монгольского нашествия, когда Русь ослабела, литовцы (а затем Литву поглотила Польша) отрезали огромные территории России. Киев в течение четырех столетий принадлежал Польше, то есть Литве, а потом – Польше. То, что называется разделом Польши, на самом деле был возврат отторгнутых, в силу ослабления русского государства, земель. Тем не менее об этих разделах говорят до сих пор!

И вот когда в 1830 году было знаменитое польское восстание, поляки требовали отдать им все эти территории, включая Киев. И нашлись русские люди, которые стали поддерживать поляков.

Именно тогда родилось это стихотворение А. С. Пушкина. Оно звучит удивительно современно! Оно направлено не против Польши, не против поляков. С горечью, даже с трагическим чувством говорит о недостатке патриотизма у очень многих русских людей. Это можно отнести и ко многим нашим современникам. В стихах есть момент иронии, но это – трагическая ирония. И когда Пушкин говорит о раздавленном Варшавском бунте, он не восхищается этим. И когда он говорит, что его герой возрыдал, как жид о Иерусалиме, он не вкладывает в это никакого бранного смысла. Действительно, еврей, рыдающий над разгромленным Иерусалимом, – это ведь тоже трагическая фигура. Я очень просил бы читателей вдуматься в эти стихи, потому что многое тогда становится понятным.