Уроки русской любви

Нужно было обладать достаточной зоркостью, чтобы разглядеть его среди скрюченных литературных трупов. Перечтя вдруг его в то время с чистого листа, без постоянных воспоминаний о земной и посмертной судьбе автора, освободившись от плена обеих устойчивых интерпретаций, нельзя было бы сделать иного вывода кроме того, что эта книга о любви. Сама любовная история банальна невероятно и этой обескураживающей банальностью даже обезоруживает. Куда чаще случается, что любовная лодка разбивается о быт, но здесь, напротив, быт разбивается о любовь. Ода реальности, материальности, энергетичности и стремлениям поставить психику под контроль ratio оказывается вдруг гимном идеализму почти пошлого пошиба, способному, пожалуй, дать фору всем этим “Школам на лунной поляне” и их розовым героиням, видящим во сне не липких чудовищ, а почти эльфийскую нежность. В награду же победителям страстей даются песни, пляски, труды и пейзажи, привычные обитателям Ривенделла.

Дух начала девяностых диктует свой контекст – знойно-пальмового сериала на телеэкранах, светящихся в квартирах сумрачно-мерзлых городов. Благородный Игнасио спасает бедную Изауру из лап похотливого Леонсио. Но признаем честно – для домохозяйки тут слишком мало страстей и слишком безлично злодейство. Сюжет о том, что любовь – это когда хорошим людям плохо, и о том, что делать, чтобы превратить “плохо” в “хорошо”, не для домохозяек, но для подростков. И вот перед нами готовый сценарий для аниме. Большеглазая смуглолицая скромная девушка, тяготящаяся атмосферой (с чего вдруг она стала тяготиться атмосферой, когда плоть от плоти своей семьи и общества с его пороками, но ведь с тех пор, как люди рассказывают друг другу истории, от сказок про Золушку и крошечку-Хаврошечку, этот мотив вечен). Герои – не менее большеглазые, большелобые, обладатели открытых лиц, загадочных улыбок, благородных манер, верных товарищей и четких знаний о том, что же делать. Врачи-инженеры, друзья-соперники, один серый, другой белый, кто более горячный, кто более рассудительный, но в целом два сапога пара, пара тоже архетипическая, будто из “Коллег” Аксенова, из ранних Стругацких, кинокартины “Путь к причалу” (и откуда бы взяться у шестидесятников теме друзей, которые должны взяться за руки, чтобы осознать себя пока еще малым, но лучшим и тем, что грядет скоро, если не из этой мечты о свободе и счастье, сочиненной другим шестидесятником в тюрьме). Конечно, непросто будет героине выбрать между двумя миленькими, да и сами они, состязаясь в благородстве, не раз, моргая своими большими глазами, заставят вздыхать юных зрительниц, – но все кончится решительно хорошо. А как оживут в аниме все эти золотистые и светло-розовые сны! Ветер будет шелестеть копною волос и играть складками платья, и песня лететь в отчаянно-синие небеса, белые фантастические замки на холмах напомнят о плодах труда прекрасных эльфов, радуга встанет в полнеба, девчонки, как ветер, будут качаться в седлах и петь “Гренаду”.

Однако возвращение Марьи Алексеевны на пьедестал новой русской добродетели – как эффективного менеджера и хранительницы традиционных ценностей – затрудняет радость от ее схода со сцены в пользу каких-то новых людей, жаждущих вдруг “свободы-равенства”, не говоря уж о Рахметовых с их акциями прямого действия. “Что делать?” отличается от “Дикой Розы” тем же, чем пропаганда несовершеннолетним отличается от сказки на ночь; холодным умом, пожалуй, поймут эту разницу те, кто привык созерцать сонную Бельгию сквозь чистое стекло столичного экспресса, для кого – безукоризненная вежливость дворецких и бесконечность библиотек в отцовских кабинетах. Не для живущих в хрущевской двушке, привычных к тусклому запаху на лестнице, урчащим котам во дворе над растерзанной тушкой минтая, четким пацанам со свинчатками, табачным штабам в школьных туалетах, санаторию “Полярные зори” в Алупке, неумелому портвейну на трубах за гаражами, чьи отцы сутулы и суетливы, а матери огромны и громкоголосы – не для них, но для их предков, для тех, кто 150 лет назад был таким же, как они, писал свой текст Чернышевский. Кто-то верит в переселение душ людей; но почему не представить себе переселение душ целых поколений – особенно в России, где за год меняется все, а за полтора столетия – ничего, и где подростки из провинции среди серых заборов, мелочных лавок, материнских затрещин и отцовских оплеух, продавленных диванов и пыльных ковров, шансонных застолий и пошлых приличий, отчаянно ищут путей выбраться, вырваться – по сугробам, по грязи, по земле, ломая ногти и кусая губы, в вечном подростковом стремлении к саморазрушительному торжеству, – и в перерывах между приступами жуткого отчаяния и головокружения от осознания огромности мира и бездонности человека вдруг чувствующие: “мне хочется, чтобы все люди стали радостны и счастливы” – и начинающие путь к освобождению, твердо постановив себе – “будем искать счастья, и найдем гуманность, и станем добры – это дело пойдет, – поживем, доживем”.