Уроки русской любви

– Настенька моя, красавица! – говорил Алексей, встречая ее крепкими объятиями и страстными поцелуями. – Давно ль мы, кажись, с тобой виделись, а по мне ровно годы с той поры прошли. Яблочко ты мое наливчатое, ягодка ты моя красная!

– И я совсем стосковалась по тебе, Алеша, – прижимаясь к милому, молвила Настя. – Только и думы у меня, что про тебя, дружочек мой.

– Как бы вовсе нам не расставаться, моя ясынька! – молвил Алексей, обнимая Настю.

Длинным, длинным поцелуем поцеловала его Настя. Не до разговоров было… Глядя друг на друга, все забыли они. Вздохи сменялись поцелуями, поцелуи вздохами.

Крепко сжимал Алексей в объятиях девушку. Настя как-то странно смеялась, а у самой слезы выступали на томных глазах. В сладкой сердечной истоме она едва себя помнила. Алексей шептал свои мольбы, склоняясь к ней…

Алексей Чемезов (Недолгое счастье) (1884)

ДМИТРИЙ ГРИГОРОВИЧ (1822–1900)

Оба не стеснялись теперь друг перед другом. Он успел совсем освоиться; она скоро успела изучить все его привычки.

– Отчего, скажите, Алексей Иваныч, бываете вы иной раз такой грустный? – спросила она как-то совершенно неожиданно, – я часто гляжу на вас и сама с собой рассуждаю: что бы такое придумать, чтоб рассеять ваши мрачные мысли…

– Не раз уже рассказывал я вам мою историю, – проговорил вздыхая Чемезов, – мало в ней радостного, как сами знаете! – подхватил он глухим голосом, принимаясь расхаживать по комнате с опущенною головою. – Я скучаю. Амалия Карловна, жестоко скучаю! Иной раз нападает такая тоска, что, право, умереть бы, кажется, легче!..

– Вы бы женились…

– Э! помилуйте, кто пойдет за меня! И состарился я… да и вообще ничего во мне нет такого…

– А я так думаю, – всякая пойдет за вас… да еще как: за счастье почтет…

При этом голова Чемезова опустилась еще ниже и шаги его заметно ускорились. Минуты две прошли в молчании. Лицо его и все движения изображали сильное внутреннее волнение. Амалия Карловна сидела в то время на диване; черные ее глаза нетерпеливо следили за Чемезовым. Он неожиданно остановился перед нею и, не смея поднять глаз, произнес голосом, прерывавшимся на каждом слове:

– Вы… например… пошли бы вы… за меня…

– С величайшим удовольствием!.. – отвечала она, быстро вставая и протягивая ему обе руки.

Попросту (1887)

ДМИТРИЙ МАМИН-СИБИРЯК (1852–1912)

– Что, понравилась вам невеста? – спрашивала Прасковья Гавриловна, переживая то свадебное волнение, из-за которого такие женщины лезут устраивать чужие свадьбы.

– Во-первых, вы не должны мне говорить “вы”, – ответил Кочетов, притягивая сваху за талию совсем близко к себе: – вы будете моей посаженой матерью… А во-вторых, я сегодня хочу мадеры, чтобы вспрыснуть хорошее дело!

Прасковья Гавриловна ничего не ответила и бойко вбежала по лестнице своего дома, так что Кочетов, поднимавшийся за ней, мог любоваться ее белыми юбками и шелковыми модными чулками, так соблазнительно охватывавшими точно выточенную ногу.

В передней, помогая раздеваться свахе, он прямо обнял ее и поцеловал в затылок, где золотистыми завитками прятались отделявшиеся короткие прядки волос. Прасковья Гавриловна кокетливо ударила его по рукам и убежала в свою комнату с легкостью и грацией расшалившейся девочки.

“Э, да и посаженая маменька недурна…” – думал Кочетов, расхаживая в гостиной в ожидании мадеры и припоминая шелковые чулки.

– Вот что, посаженый сынок, ты порядочный повеса, – заговорила Прасковья Гавриловна, возвращаясь с бутылкой и рюмками. – Я думала о тебе гораздо лучше!..

– Мамынька, исправлюсь…

По возбужденному лицу Прасковьи Гавриловны румянец разошелся горячими пятнами, и она старалась не смотреть на гостя. Это оживление заразительно подействовало на Кочетова, и он разом выпил две рюмки.

– Ну, так что же, как невеста? – спрашивала Прасковья Гавриловна, глядя на Кочетова влажными глазами с расширившимся зрачком. – Славная девочка, право… Дом – полная чаша.

– Мне на эти пустяки наплевать, а главное – сколько старик дает за ней денег, – продолжал Кочетов свою комедию. – Будемте говорить серьезно, мамынька. Деньги – первая вещь, а уговор на берегу…

– Вот ты какой, а?.. А раньше что говорил? Теперь, видно, за ум хватился… Семен Игнатьич дает за дочерью пятьдесят тысяч, а после своей смерти остальное.

– А нельзя ли до смерти ухватить все, мамынька?

Прасковья Гавриловна откинулась на спинку кресла и посмотрела на Кочетова улыбавшимися глазами. Потом она налила себе рюмку мадеры и залпом выпила ее, поперхнулась и так смешно закашлялась. Кочетов ходил по гостиной, пил рюмку за рюмкой и дурачился все время, как школьник.

В окна смотрела душистая, летняя ночь. В Пропадинске хороши такие ночи. Из садика под окнами несло ароматом левкоев и резеды.

– Мне жарко! – проговорила Прасковья Гавриловна, стараясь не смотреть на жениха. – А вы, Павел Иваныч, большой повеса, и вот от вас-то я не ожидала ничего подобного.