Уроки сектоведения. Часть 1

Вместо этого они твердят на разные лады – “человеку, умеющему читать, не может быть неясным, что учение Рерихов – это не религиозный культ, а обычное этико-филосовское учение, которых было немало в истории человечества»[360]

. Если уж слово «философский» авторы этого обращения не смогли написать правильно, то конечно, это не философская группа…Более сложен вопрос об отношении к философии книжного наследия Е. П. Блаватской. Она действительно ближе к Владимиру Соловьеву: имея, как и он, «медиумические» источники вдохновения, она стремилась к систематизации своих воззрений и излагала их в сознательно полемической манере, стараясь обосновать, аргументировать те выводы, к которым она подводила своих читателей.
Но Соловьев лишь мечтал о грядущем синтезе религии, философии и науки, тогда как Блаватской казалось, что она его уже осуществила.
Если бы ее тексты появились во времена Сократа или Будды, их вполне можно было бы счесть философскими. Но за последующие полтора тысячелетия карта культуры значительно изменилась. В самой философии появились вполне строгие научные дисциплины и методы (что, конечно, не означает, будто вся философия как таковая сводится к ним). От натурфилософии отпочковалось естествознание. Появились свои традиции и методы у гуманитарных наук.
Теософия же предлагает возвращение к той стадии развития культуры, когда философия еще не отделила себя от религии и магии, а естествознание и гуманитарные науки не отделились от философии.
Теософия мыслит себя как «синтез науки, религии и философии» (таков подзаголовок главного труда Е. П. Блаватской - «Тайной Доктрины»). Однако изначальная неразличимость и позднейший синтез – это разные вещи. Синтез должен учесть и сохранить, вобрать в себя тот опыт, который был накоплен в период раздельного бытования тех источников, которые он «синтезирует». Чтобы совершить труд синтеза, необходимо владеть адекватными представлениями о том, что предлагается вовлечь в синтезаторский проект[361].

Более сложен вопрос об отношении к философии книжного наследия Е. П. Блаватской. Она действительно ближе к Владимиру Соловьеву: имея, как и он, «медиумические» источники вдохновения, она стремилась к систематизации своих воззрений и излагала их в сознательно полемической манере, стараясь обосновать, аргументировать те выводы, к которым она подводила своих читателей.

Но Соловьев лишь мечтал о грядущем синтезе религии, философии и науки, тогда как Блаватской казалось, что она его уже осуществила.

Если бы ее тексты появились во времена Сократа или Будды, их вполне можно было бы счесть философскими. Но за последующие полтора тысячелетия карта культуры значительно изменилась. В самой философии появились вполне строгие научные дисциплины и методы (что, конечно, не означает, будто вся философия как таковая сводится к ним). От натурфилософии отпочковалось естествознание. Появились свои традиции и методы у гуманитарных наук.