Почему же серьёзный экономист Сергей Прокопович писал в конце 40-х годов об успехах советского сельского хозяйства? Мы можем предположить, что на Прокоповича произвёл сильное впечатление масштаб изменений, произошедших на селе за 10 лет. В результате беспрецедентной силовой операции на живом многомиллионном теле крестьянства на месте десятков миллионов мелких частных хозяйств появилось несколько сот тысяч крупных, оснащённых минимумом сельхозтехники. Но эти крупные коллективные хозяйства так и не смогли стать эффективными: и урожайность, и производительность труда оставались на низком уровне многие десятилетия после «коллективизации». Большевистская модернизация деревни в конечном итоге не принесла сельскому хозяйству СССР ни процветания, ни даже устойчивого развития и способности обеспечить население продовольствием.
«Коллективизацию» можно считать символическим рубежом: тогда закончилась история русского крестьянства. Конечно, оставалось население сёл и деревень, но их жителей с той поры можно считать скорее аграрными рабочими, нежели традиционными крестьянами.
«Коллективизация» по-своему завершила тот процесс преобразования в деревне, который начался в ещё в 1861 году освобождением крестьян от крепостной зависимости. Реформа Столыпина ставила своей целью разрушение общины, расслоение крестьян на фермеров (кулаков), переселенцев в Сибирь и на тех, кто пополнит ряды батраков у фермеров и рабочих на заводах и фабриках. Революция 1917 года прервала эти попытки преобразований, произошёл т. н. «чёрный передел»: помещичьи и все другие некрестьянские земли были переделены между крестьянскими хозяйствами. После десятилетия неуправляемой крестьянской «вольницы» советская власть силовым образом преобразовала 25 млн частных хозяйств в крупные колхозы и совхозы. Преобразование было проведено с огромными жертвами для крестьян и издержками для экономики страны. В сущности, это была реализация крайне левой программы преобразования деревни, в теории предложенной ещё Троцким. И это, конечно, произошло не случайно. Большевизм был всегда враждебен деревне, как источнику мелкобуржуазности, как источнику социального хаоса, неподвластного прямому управлению, которое только и признавали большевики.
«Правая альтернатива», которую предлагали Бухарин и его группа, не нашла поддержки у большинства коммунистов, а что касается Сталина и группы высших руководителей, то для них «коллективизация» была не только экономической, а и политической целью – сохранить власть.
«Коллективизация», десятилетия подававшаяся советской пропагандой как величайшее достижение, – на деле обернулась величайшей трагедией. Сельское хозяйство так никогда и не оправилось от потрясений, сопровождавших разгром деревни. Даже когда в позднесоветский период у государства нашлись деньги для масштабных вложений в деревню – это не дало серьёзного результата по причине общей неэффективности колхозной системы хозяйствования – в рамках общей советско-социалистической. За все десятилетия советской власти в стране так и не сумели наладить производство сельхозпродукции в необходимых объёмах и бесперебойное снабжение населения продовольствием. А иногда наступал просто-напросто голод, уносивший миллионы жизней…
Индустриализация на марше
«Коллективизация» и «индустриализация» – два фундаментальных основания советской истории, советской пропаганды и советской мифологии.
Герберт Уэллс не любил марксизма, но полагал большевиков единственной модернизационной силой, способной ликвидировать хаос в стране, создать на руинах бывшей царской империи современное государство. Советская историография (а за ней пропаганда) проводила такую безальтернативную линию связанных между собой исторических процессов и событий: в революции 1917 года победил народные слои, рабочие и крестьяне; для осуществления настоящего подъёма сельского хозяйства необходимо было провести коллективизацию; для обеспечения подъёма всего народного хозяйства и обороны от империализма нужна была индустриализация; победа во второй мировой войне и была обеспечена предшествующими нелёгкими для страны этапами модернизации. Эта линия проводилась многие десятилетия при советской власти и во многом осталась прежней в постсоветский период.