Уроки украинского. От Майдана до Востока

Когда я уходила, генерал оставался сидеть за столом. Он казался мне очень крепким и широким в плечах. Но когда он, в конце концов, вышел на крыльцо и позвал водителя, чтобы тот вернул меня в Киев, оказалось, что широкой была его черная куртка.

— Обязательно позвоните мне, — сказал он, когда я садилась в машину. — Я надеюсь, мои слова помогут России хоть что-то понять. Я не прошу вас никому не отдавать диктофонную запись, я и так вам верю.

Два дня назад я вернулась из пустыни, где была без связи. Вернувшись, я обнаружила в почте сообщения, в которых коллеги-журналисты просят меня либо прокомментировать смерть генерала, либо передать им исходники моего интервью. Я обнаружила, что коллеги-журналисты, информируя о смерти генерал-майора Сергея Кульчицкого, использовали мое интервью. Для того чтобы создать образ вражеского генерала, были взяты те цитаты, в которых генерал угрожал России. Но, кроме этих, там было еще много цитат. Например, тех, в которых он рассказывал, как созванивается с российскими военными и те называют его братом. Как во время распада Советского Союза и инфляции, он хотел купить жене летнюю одежду и потратил все деньги, а она, возвращаясь с рынка, заплакала. Мой текст можно было воспринимать только целиком, а не разбирая его на части, которые удачно могут встроиться в стену пропаганды. Целиком он показывал, что у погибшего сердце все-таки было мягким. Что генерал — человек, не имевший выбора в сложившихся обстоятельствах. Кульчицкий — генерал страны Украина. Страна отдала ему приказ. Он его выполнял так же, как выполняли российские военные когда-то в Чечне. Он мог уйти на пенсию, но и тогда его обвинили бы в том, что он предал страну в трудный час.

Уехав в тот день от генерала, я вернулась на базу «Барс». Вошла в палатку к бойцам самообороны. Посередине стояла железная печка. Варвар, положив под щеку балаклаву, спал с открытым ртом на деревянном лежаке. Рядом сидел его отец, обхватив голову руками.

— Варвар! А Варвар… — один из бойцов подергал спящего за ногу, тот не проснулся, только закрыл рот и засипел через нос.

— Картошечки хотите? — спросили меня из темноты.

Мы расселись вокруг печки. Здесь земля просохла, а за палаткой — кисла от дождя. Ели картошку в мундире.

— Я в Жуковке работал, — заговорил один. — Строителем. Получал большие деньги — от сорока до шестидесяти тысяч.

— А я полтинник, — сказал другой. — Я же по элитному ремонту в основном. В Москве одному богатому дяденьке двор в порядок приводил. Он трошки непонятный был. Говорит: «Вот все, сегодня бросаю пить!». Два дня не пьет, а всем рассказывает, что два месяца. Ну, балбес… Зато у него четырехэтажный дом был и восемь машин.

— Сейчас пройдем обучение, — заговорил третий, — а потом вернемся на Майдан и будем ждать решения нашего правительства — может, они нормально как-нибудь все с Путиным решат, чтоб без войны. А так опыта же у меня воевать нет. А где его взять, если я — пять лет в шахте?

Отец, сидевший на лежаке рядом с сыном, встал, позвал того по имени.

— А? Чё, пап? — проснулся Варвар.

Последняя Вера

Как живет Киево-Печерская лавра во время событий на Майдане

— Пещеры, пещеры, — ворчит полноватый человек лет пятидесяти. — Все рвутся в эти пещеры. А пещеры — это вам не шоу!

Он прохаживается по скользкой брусчатке между аркой центрального входа в Киево-Печерскую лавру и Успенским собором. Дождь мелкими бусинками садится на его серую кепку.

— А вот эта колокольня, между прочим, сама по себе чудо, — придерживая кепку, он задирает голову на высокие, украшенные колоннами ярусы белой колокольни, ухватывая глазами ее золотой купол. — Когда в сорок первом Успенский собор взорвали, в кварталах по соседству ни одного стекла не уцелело, а она даже не поколебалась. Она — чудо. Ой, вы хотите в колокольню зайти? — останавливает он меня вопросом. — Напрасно. Это музейная собственность. Там сейчас никого нет… Самая величественная, сама высокая… — бормочет он. — Но принадлежит не духовенству, а нашим властям. Власти у нас теперь новые, захотят, прогонят отсюда Московский патриархат. Хотя власть эта… она растает как вешний снег. — Он снимает кепку и стряхивает холодный дождь, который теперь идет вперемешку со снегом. — Всеволод, — представляется он.

В Успенском соборе женщины подают записки за здравие и упокой. Покупают свечи и постный шоколад. Сегодня — первый день великого поста. Помещение — тесное, в нем умещаются только прилавок, несколько икон и подсвечников.

— В Лавре все тихо, спокойно, — говорит пожилая женщина, подавая прихожанками то свечи, то иконки. — А у Господа всегда безопасно. Як вы будете молиться и просить, так он вам и поможет. А если будете на себя надеяться, не поможет. Не хочете мира, будет вам война. Вот и воюйте тогда.