Уроки украинского. От Майдана до Востока

— Ты понимаешь, что нет чести в том, чтобы расстреливать своих сограждан и подставлять своих бойцов?

— А что я могу сделать, если он солдат?

* * *

Они уходят. И не только они. Уходят и другие элитные подразделения, отказавшись стрелять непонятно в кого. Сославшись на то, что не могут четко отличить мирное население от наемников. Требуя дать законную основу для нахождения спецподразделений в зоне АТО. «Мы не имеем права выполнять преступные приказы, — заявили они. — Опыт “Беркута” показал, что крайними становятся люди, выполняющие приказы. А руководители куда-то исчезают».

Через несколько дней спецназовец отправит мне сообщение: «Они нас шантажируют. Заставляют ехать в очередную горячую точку — а по-честному, в мясорубку. Налицо тактика заградотрядов НКВД: либо идете вперед, либо расстреляем. При этом просьбы о переоснащении игнорируются. А самое главное, что не принимается во внимание, — это закон о военном положении».

Сейчас в отношении этого спецназовца и многих других проводится служебное расследование.

Бесы

Как наш корреспондент на Западной Украине общался с чистой и нечистой силами

Из врат выходит поп, приволакивая ногу. Становится у подставки для библии. Народ подтягивается к нему, обступает, впрочем, почтительно задержавшись в метрах двух от его широкой спины. Он глухо гаркает, прочищая горло. Начинает молитву — бубнит, булькает, поедает слова. Белый воротник туго держит его короткую шею, а бритым затылком поп будто видит по углам и по лавкам еще кого-то, кроме собравшегося тут народа.

Неприятно запев, птицы темными тенями проносятся мимо окон, завешанных белым тюлем. Становится хорошо различим тюлевый узор, высвеченный с той стороны холодным солнцем. За спиной попа происходит движение — крепкие мужчины мягко заступают вперед. Сцепив руки перед собой, они берут попа в полукруг. Сонное поповское бормотание разносится по церкви. Можно подумать, что поп обращается к пастве, скатываясь в яму сна. Но прежде чем он проваливается в нее окончательно, сверху затягивает хор и подхватывает, вытягивая, поповскую молитву.

— Господи, помилуй, Господи, помилуй, — выводит хор разнообразными интонациями. Словно хочет показать: если бога не устроит просьба о помиловании, произнесенная так, то хор может еще вот так, так и так. Поп удаляется за врата. Мужчины оборачиваются к народу, примыкая друг к другу плечами. С такими лицами, как у них, держат вилы, чтоб насадить на них кого-то. Появляется дьякон. Идет от алтаря, полами рясы разметая пространство на две половины. В руках у него — деревянная скамейка. Он ставит ее на пол посередине со стуком. Люди перетекают в правую половину церкви. А когда на то место, по которому только что прошел дьакон, заступает случайный человек, на него со всех сторон шикают — «Бiс по цій доріжцi виходитиме!».

— Боже-боже, — говорит молодая блондинка в коротком полушубке, стоящая рядом со мной, — того, що тут зараз почнеться, краще не бачити.

Цокнув каблуками, она проходит вдоль лавки, на которой сидит толстая женщина. Правую сторону ее лица перекосило. Она с усилием поджимает правый уголок рта, надеясь подтянуть опустившуюся щеку. У невидимого прохода, прочерченного дьяконом, скапливаются женщины. Есть среди них пожилые в бесформенных пальто, а есть молодые — в обтягивающих джинсах, на каблуках. Исподлобья они смотрят в мою сторону.

— Боже-боже, я б хотiла думати, що менi це здається, але чому вони всi дивляться на вас? — спрашивает меня женщина в полушубке.

Через некоторое время от группы отделяется молодая рыжая, огибает проход у самого выхода, приближается, не вынимая рук из карманов куртки, и втыкается мне в лицо острыми голубыми глазами.

— Це ще що таке? — придвинувшись плечом ко мне и тоже засунув руки в карманы, строго спрашивает блондинка.

За нами хохотком заходится перекошенная женщина. Рыжая, поглазев мне в зрачки, отходит, возвращаясь той же петлей к женщинам.

— Вони тебе знають? — настороженно спрашивает блондинка.

— Ні, — отвечаю, — я в Солонке впервые.

— Тодi чому вони дивляться?

— Ну… может, потому что я — москалька?

— Ні… — задумчиво качает она аккуратно уложенной прической. — Вони цього не знають.

От женщин отделяется еще одна делегатка и, тоже сделав петлю, идет ко мне.

— Тобi треба вийти з церкви, — строго говорит, приблизившись. — Поки ти тут, нiхто з нас не зможе до отця Василія пiдiйти.

— Почему? — спрашиваю ее.

— У тобi бic, — отвечает та. — А якщо ти не вийдеш, тодi… — грозит она, но не заканчивает.

— Тодi що? — Блондинка встает между мной и женщиной. — Ви по якому праву так размовляєте i з ким ви так размовляєте? — грозно спрашивает она, и становится ясно — ни с самой этой женщиной в полушубке, ни в ее присутствии обычно так не «розмовляють».

За моим плечом снова заходится хохотком перекошенная и тонким голосом обращается ко мне: «У тобi бiс. I поки ти тут, я до отця Василя не пiду».