Ромео успокаивает ее, отвлекает на любовный разговор. Весь эпизод идет напряженно — она все время чувствует опасность, лишь иногда забывается, а потом опять: «Увидев лишь, они тебя убьют», а он все свое: «Лишь ласково взгляни.// И против злобы их я защищен». И с каждой фразой все приближается и приближается к ней. Он утверждает право на любовь. Со слов Ромео: «Любовь меня на поиски толкнула» — начинается горячее признание в любви; Ромео так рвется к ней, что Джульетте приходится остановить его:
Монолог свой Джульетта говорит робко, стыдливо (я первая объяснилась — это ужасно, неловко), но «Я слишком влюблена, Монтекки милый!» — идет борьба чувств: стыдливости и любви. Ромео в ответ на это признание клятвенно заверяет ее в своей такой же глубокой и сильной любви. Он уже совсем рядом, возле балкона. Джульетта в испуге останавливает его: «О, не клянись изменчивой луною». Она боится за свое неправдоподобное счастье. И снова — потоки взаимных любовных признаний. Но вот слышен шум в доме — зов Кормилицы, и Джульетта уходит, но просит его подождать: «Постой минутку, я сейчас вернусь», — расстаться невозможно. Ромео, оставшись один, только теперь до конца осознает, ощущает себя в этом прекрасном мире:
Вновь выходит Джульетта: «Три слова лишь, Ромео, и прощай».
И вот заключается союз навечно. Сцена идет в быстром тем-по-ритме, — надо успеть обо всем договориться, а няня каждую минуту может войти, ведь она все время напоминает, что пора расходиться, зовет из-за дверей: «Сударыня!» Джульетта под напором Кормилицы уходит, и Ромео тоже медленно направляется к выходу. Но снова появляется Джульетта, и начинается длительное любовное расставание:
Ласковые слова перемежаются многоговорящими паузами и взглядами. И только приближающийся рассвет заставляет их разойтись:
Напоминаю, что в показанных сценах, как уже было сказано, участники говорили своими словами, опираясь на мысли автора.
Несмотря на волнение, студийцы, как мне показалось, неплохо справились со своей задачей. Сцены были исполнены в хорошем ритме, общение между партнерами практически почти не прерывалось, все действовали логически, органично, свободно, без фальши.
— Как вы себя чувствовали? — обратился Константин Сергеевич к исполнителям после того, как показ закончился.
Ответы студийцев были разными, но суть всех сводилась к одному: самочувствие на протяжении сцен было не одинаковым — временами чувствовали себя хорошо, временами хуже.
— Но в процессе показа, — заметил один из исполнителей, — трудно проверять, что верно, а что — нет.
Другие поддержали его.
Никогда не анализируйте результатов своей работы во время спектакля! — горячо отозвался Константин Сергееевич. — Разбирайтесь во всем лишь по его окончании. Обязательно записывайте разбор (помните, мы раньше об этом говорили) в творческие дневники. Это стоит делать не только после показа, но и после каждой репетиции.
Во время обсуждения подготовленных нами сцен Станиславский отметил, что общение у студийцев было налажено, что они хорошо подавали мысль, слово было активным, действенным. Все это — результат верно найденной физической линии действий. Однако работа и в этом плане еще далеко не закончена: исполнителям в их словесном общении не хватало значительности, глубины.
— Для этого, — напомнил Константин Сергеевич, — необходимо углублять видения, углублять предлагаемые обстоятельства. Значительное и возвышенное в трагедии создается укрупнением и углублением предлагаемых обстоятельств и правильной их оценкой. Возвышенный стиль начинается там, где есть большие мысли. Возвышенное должно быть просто, но глубоко, значительно, и тут должны быть особенно четкие видения. Это отнюдь не значит, что значительное нужно говорить завывая. Когда Сальвини начинал играть, он даже руки не поднимал, не делал ни одного жеста. Он никогда не торопился и самое возвышенное говорил просто и значительно. Каждая фраза запоминалась…