Уроки Великой депрессии

Старые потребности насыщаются, старые задачи выполнены, а технологии и мысль «капитанов индустрии» продолжают работать в прежнем направлении. Наступает перепроизводство, нарастают диспропорции. Скорость и издержки развития общества зависят от его способности не только обеспечивать экономический рост, удовлетворяющий старые потребности, но и быстро находить новые, формировать социально-технологические структуры, готовые к выполнению новых задач. В 1929 г. этого не наблюдалось. Не наблюдается и теперь.

Поскольку кризис, начавшийся в 1929 г., завершал кондратьевскую волну эпохи «империализма», возможности этой социальной структуры были исчерпаны. Преодоление такого «межэпохального» кризиса могло быть достигнуто только переходом к новой социально-технологической структуре в нескольких ведущих странах мира. Пока этого не произойдет, мир был обречен на разгул кризиса. Мы увидим, что прекращение Великой депрессии будет связано с концом эпохи стихийного капитализма и переходом к широкомасштабному государственному регулированию экономики, связанному с формированием ВПК.

*

Но еще в 1928 г. в столицах Запада социально-экономическая ситуация казалась благополучной. Экономисты господствовавшей тогда либеральной «неоклассической» школы представляли себе рынок чем-то вроде «идеального газа», состоящего из фирм-молекул. Любое нарушение равновесия в банке с таким газом должно было вести к тому, что «молекулы», потолкавшись, автоматически восстановили бы равновесие. Ситуация зависела от объема банки, все процессы должны были развиваться плавно. Экономическая мысль начала XX в. считала «кризис обычным, но не необходимым моментом в смене конъюнктур из повышательных к понижательным», тем более, что в начале века «такие переломы, как известно, потеряли былую остроту, лишились тех элементов паники, катастрофичности в движении конъюнктур, какими были так богаты переломы в первой половине XIX века»[8]. Причиной относительного благополучия начала века была подъемная фаза длительной кондратьевской волны, на фоне которой смягчались менее интенсивные колебания. Но могло показаться, что свою благотворную роль играет монополистическая фаза капитализма, регулирующая роль трестов. Последующие события, однако, подтвердили правоту критиков монополистического капитализма. Он усилил не планомерность, а неустойчивость.

Производство принадлежит относительно узкой группе собственников, и это неизбежно ведет к монополизации рынка. Собственник обладает властью над производством совершенно независимо от того, занят ли он в производственном процессе. Не работники и не инженеры, а суверенный и абсолютный монарх производства — собственник, решает, куда будет направлена энергия работников. Власть собственника произвольно объединяет самые разные производства, оказавшиеся волею коммерческой игры под его скипетром. Вместо молекул «идеального газа» получаются огромные сложные молекулы-монополии, которые цепляются друг за друга, ведут друг против друга войну на уничтожение. Какое уж тут равновесие.

Демократия, которая хотя бы на словах признана необходимостью в области политики, полностью запрещена в области экономики. Индустриальная организация труда склонна к тоталитаризму. Идеальный работник должен быть инструментом менеджера, четко выполнять указания, а не рассуждать. «Ты начальник — я дурак». Но эти «дураки» — большинство потребителей. Нарушение обратной связи в такой системе дестабилизирует рынок. Ведь в «идеальном рыке», который автоматически восстанавливает равновесие, молекулы должны иметь сопоставимую «массу», воля потребителей должна уравновешивать волю производителей, решения должны приниматься в соответствии с объективными требованиями потребителя, который накажет предпринимателя за отклонение от своих требований. В реальном монополизирующемся рынке решения принимает небольшая группа собственников, а расплачиваются за них работники и потребители. По заключению экономиста Д. К. Гэлбрейта, «к 1930-м годам тезис о существовании конкуренции между многими фирмами, которые неизбежно являются мелкими и выступают на каждом рынке, стал несостоятельным»[9]. Из-за монополизации, концентрации власти над производством в руках финансовой олигархии, собственники частных империй оторвались от экономической реальности. Эта проблема усугублялась все сильнее из-за противоречия между процессами, развивающимися в реальном производстве и в финансовой сфере. Операции с бумагами обеспечивают переливы ресурсов между производствами, обеспечивая господство капитала над ними. При этом концентрация капитала (образование так называемых «монополий» или «олигополий») опережала реальную концентрацию производства, образовывалось множества искусственных связей между производствами, которые были вызваны к жизни не столько производственной необходимостью, сколько произволом собственника, его финансовой игрой. Создание финансово-промышленных «империй», построенных по образцу государства, бюрократизация бизнеса изнутри, делало экономику все менее гибкой, все более неустойчивой.