Уроки влюбленного лорда

Уиллоу и Шона переглянулись, обмениваясь собственными переживаниями. Шона мысленно передала что‑то Уиллоу, и Уиллоу ее без слов поняла.

— Эрику пора спать, — объявила Уиллоу. — С вашего позволения, милорд.

Он кивнул, хотя все еще находился во власти воспоминаний. Ветер нежно пошевелил белоснежный галстук под его гладко выбритым подбородком.

Уиллоу встала, взяла Эрика на руки и исчезла внизу холма.

Шона села и налила Коналлу еще вина.

— Я знаю, как это бывает, когда умирает тот, кого ты любишь. Как будто у тебя вырвали кусок, и ты думаешь, что рана никогда не перестанет кровоточить.

Рассеянный взгляд Коналла медленно сосредоточился на ней.

— Но со временем перестает, — продолжала она, — рана зарастает. Хотя шрам остается навсегда.

Коналл машинально кивнул и взял стакан.

— Думаю, это благословение Господне, что память о любимых крепнет. Помню, — заметила она, и на ее губах заиграла грустная улыбка, — когда я была крошечной девочкой, отец принес черный лак, чтобы покрыть стол, который сделал. Мне очень понравилась эта блестящая черная краска, и я использовала ее, написав на стене сарая бранные слова.

Коналл хмыкнул.

— Надо же было такому случиться, что в этот самый момент мимо на воскресный обед ехал на лошади приходской священник и увидел мою проделку раньше моего отца. Вот так! Лицо моего отца побагровело от стыда и гнева. Он разозлился на меня за то, что я написала неприличные слова, и на моих братьев, которые научили меня этому.

Она запрокинула голову.

— Я думала, что меня ждет порка. Но папа, как сейчас помню, упал передо мной на одно колено и сказал: «Я хочу, чтобы ты знала, что я тебя очень люблю. Но мне не нравится то, что ты сделала. Так что теперь ты должна все исправить, и тогда все снова станет по‑прежнему». Он дал мне ведро с известью и велел закрасить плохие слова. Но сколько бы раз я ни белила сарай, проклятая черная краска все равно проступала.

Коналл покачал головой:

— Очевидно, урок не пошел впрок.

Шона звонко рассмеялась:

— Не пошел. Но, видите ли, мои воспоминания о папе все такие. Сколько бы времени ни прошло, что бы ни случилось с тех пор, чтобы затмить их, память об этом жива. И я не хочу, чтобы эти воспоминания стерлись. И хотя отцовское расположение в тот день я потеряла, мысль о том, что он не перестанет любить меня, что бы я ни натворила, делала меня счастливой.

Взгляд Коналла снова устремился вдаль. Голубизна его глаз сливалась с голубизной неба.

— Воспоминания о моей жене немного отличаются, Шона. Кристина стала чем‑то вроде отражения в витражном стекле. Есть разрозненные кусочки нашей совместной жизни, которые я бережно храню в памяти, но целостной картины нет. Все разобщено… размыто.

Его слова прозвучали словно загадка, но смысла ее Шона понять не смогла. Может, это был брак без любви? Или в нем говорила обида на жену, которая заболела и оставила его одного с ребенком? Может, он пытался спасти ее, но понял, что его медицинское искусство не в силах побороть смерть? В нем чувствовался какой‑то электрический накал, как в воздухе перед грозой.

— После смерти жены я даже спиртным не мог заглушить свои мысли о ней. И вся медицинская наука бессильна вылечить разбитое сердце. — Коналл сверлил ее глазами в поисках ответов. — Скажи, Шона, как после всего, перенесенного тобой, ты смогла жить дальше?

Шона опустила глаза.

— Не знаю, — сказала она, пожав плечами. — Возможно, потому, что провалилась так глубоко, что оттуда был путь только наверх.

Он скользнул пальцами по ее щеке.

— Боже, я никогда не встречал столь неунывающего… и в то же время столь хрупкого человека. Несмотря на все, что с тобой случилось, в тебе бьет фонтан надежды. — Он расплылся в улыбке. — Ты благотворно влияешь на меня, Шона Макаслан.

Шона не знала, что подействовало на нее так: то ли произнесенное им ее полное имя, то ли нежное прикосновение его пальцев. Но сердце ее вдруг подскочило, и весь мир сузился до них… двоих.

Он встал и протянул ей руку.

— Давай прогуляемся.

Она подала ему свою, и он помог ей подняться на ноги.

Гуляя, они пересекли поле и пошли по тропинке вдоль деревьев, которая вывела их к реке. После того поцелуя у пруда у них больше не было ничего подобного. Он вел себя как образцовый хозяин, а она — как исполнительный управляющий. Несмотря на то что их отношения были сугубо деловыми, они за это время очень сблизились. Он проводил с ней больше времени, чем с кем бы то ни было — даже со своими родными. И она наслаждалась как их беседами, так и спорами. Но память о том поцелуе никогда не покидала ее мысли, и каждый раз, когда Шона смотрела на его красивое лицо, она ощущала призрачное прикосновение его губ к своим. Время от времени она задумывалась, чем был этот поцелуй: импульсивной реакцией на их случайную физическую близость, или проявлением нежных чувств.

Теперь, идя с ним рука об руку, Шона снова начала это чувствовать. Легкость своего шага, прерывистость дыхания, безмолвный трепет сердца. Мужчина не ведет себя так с безродной дояркой или уважаемым управляющим. Так мужчина обращается с женщиной, дамой, достойной держать его под руку.