— Хорошо. В тысяча девятьсот девяносто девятом году в этих местах пропал без вести профессор Сомов. После вашего запроса я понял, что у вас появилась новая информация о нем, и решил пообщаться с вами лично. Поэтому и приехал.
— Вы его ученик?
— Да. Я вам говорил об этом. Что-то не так?
— Нет, я навел справки. Все правильно. Но вы не были участником той экспедиции.
— Да, я не смог поехать.
— Почему? — у следователя было много вопросов.
— Я принимал тогда участие в международных соревнованиях.
— Выиграли? — спросил Буряк.
— Да, получил золото. Что-то еще?
Чтобы ответить на мой запрос, вы могли бы ограничиться телефонным звонком или письмом, но предпочли приехать сюда лично. Причем именно вы, а не кто-нибудь из участников экспедиции. Почему?
— Те ребята вообще повели себя очень странно. Они вышли из нашего исторического клуба и прекратили с нами все контакты. Они выглядели запуганными, хотя я уже не один год их знаю и думаю, что запугать их нелегко.
— Вас тоже?
— И меня! Профессор Сомов был моим учителем, и я считаю своим долгом расследовать обстоятельства его гибели, даже если мне будет угрожать опасность. Поэтому, если вас еще что-то интересует, спрашивайте.
— Скажите, когда вы поселились на маяке, вы знали, что здесь до вас жил человек, возможно причастный к исчезновению Сомова?
— Да, я догадывался, что бывший смотритель маяка причастен к исчезновению моего учителя, — признался Андрей.
— Объясните, как вы догадались? А то как-то странно получается: вы по собственной инициативе приехали сюда, поселились там, где жил единственный подозреваемый, и тут же нашли очень важную улику.
— Прежде чем ехать к вам, я запросил и внимательно прочитал всю местную прессу. Об этом смотрителе много писали. А когда пришел ваш запрос, я предположил, что именно его вы подозреваете.
— Поэтому и решили подбросить улику? — резко спросил следователь.
— Да нет. Я понимаю, что у вас есть сомнения в моей искренности. Но на самом деле, я решил провести собственное расследование параллельно с вашим.
— И только прибавили мне хлопот! Если, подозревая вас, я иду по ложному следу, то невольно даю настоящим преступникам возможность скрыться или замести следы преступления.
— Каюсь, я не предполагал, что дело примет такой оборот, — расстроился Андрей.
— Хорошо, что, по крайней мере, сейчас вы это осознали. Надеюсь, у вас больше не возникнет желания поиграть в Шерлока Холмса?
— Готов быть Ватсоном, если вы позволите, конечно! Следователь невольно улыбнулся:
— Посмотрим. Кстати, я все еще подозреваю вас. И как видите, вы сами в этом виноваты.
— Тогда задавайте следующий вопрос. Может быть, ответ снимет ваши подозрения.
— Надеюсь. Вы знаете, что смотритель сбежал во время следственного эксперимента, здесь, на маяке?
— Да, ваши коллеги сказали мне об этом.
— А где вы были в это время?
— У Полины Самойловой. Помните, я говорил вам, что знаком с ней.
— Хорошо, я проверю это. Спасибо, что ответили на мои вопросы. Надеюсь, вы ничего больше не предпримете, не предупредив меня? И, пожалуйста, будьте осторожны. Смотритель в любой момент может объявиться на маяке. Он очень опасен.
— Кстати, то, что я был у Самойловой во время побега смотрителя, может подтвердить еще один человек.
— Кто? — почему-то насторожился следователь.
— Одна девушка, Маша Никитенко.
— Вы знакомы с Машей? — удивился Буряк.
— К сожалению, не очень близко. Пока, —г сказал Андрей, грустно улыбаясь.
Следователь ушел от Андрея озадаченным. Вопросов у него по-прежнему было намного больше, чем ответов.
Что должен сделать мужчина, если женщина не права? Французы считают, что он должен извиниться. Возможно, это единственный правильный ход, если, конечно, вы не собираетесь навсегда расстаться с этой женщиной.
Утром Буравин решил поступить именно так — извиниться. Он долго собирался с духом и уже перед самым выходом на работу подошел к Полине и тихо сказал:
— Ты прости меня, я вчера был неправ.
— Ничего, я тоже погорячилась, — улыбнулась Полина. — Нервы у всех на пределе.
— Я увидел синяки на твоих руках, — у Буравина заиграли желваки, — и меня это просто взбесило…
Полина понимала, что Буравин прав.
— Я сама не знаю, что делать. Борис одержим. С ним стало невозможно разговаривать, — пожаловалась она.
— Так ты и не разговаривай! — посоветовал Буравин. — Предоставь это мне!
— Ох, Виктор, ты снова начинаешь!
— Подожди, Полина, не заводись, — стал успокаивать Буравин вспыхнувшую Полину.
— Ну как ты не можешь понять, Витя? — втолковывала она, — там мои дети.
— Но вчера же ты ходила не к детям.
— Вчера мне надо было поговорить с Борисом об Ирине.
Буравин как-то сразу переключился на другую волну:
— А что с Ириной?
— Ничего хорошего, Виктор.
— Понятно, в тюрьме всем плохо.
— Она не все, она моя сестра, — напомнила Полина.
— Чем мы можем ей помочь? — сочувственно спросил Буравин.
— Боюсь, что уже ничем. Ее депортируют в Якутию.
— Ирину депортируют? — Буравин удивился. — В Мирный?
— Да, и будут там судить. А она не хочет, чтобы Борис ей помогал.
— А чем он может ей помочь, Полина?