Уроки жизни

Я не желал бы быть добродетельным из страха. Впрочем, долгий опыт жизни открыв мне, что ни один грех в этой земной жизни — не говоря уже о будущей — не остаётся ненаказанным. За каждое дурное дело человек платится или расстройством здоровья, или ухудшением материального положения, или же утратой душевного мира. Наказания эти постигают как отдельные личности, так и целые народы. Исторические книги в этом смысле представляют собой сборники проповедей. Вспомните, например, как любившие роскошь вавилоняне были побеждены трезвыми и скромными персами, а этих последних, когда они, оставив добродетели, ударились в роскошь и пороки, предали мечу греки. А затем и греки, предавшиеся чувственности, были покорены сильными и смелыми римлянами. Последние тоже были, в свою очередь, побеждены народами севера, и случилось это потому, что римляне утратили свои воинские добродетели. Порок и гибель всегда шли рука об руку.

LXXXII

Мало того. Провидение пользовалось пороком как орудием для кары других безумствующих народов. Не думайте, что история — дело случая. В мире царствует единая великая система, которой подчинена и жизнь каждого из нас. Чем дольше ты живёшь, тем яснее постигаешь, что грех и несчастие идут рядом и что истинное счастье немыслимо без добродетели.

LXXXIII

Чрезмерное благочестие неутомимых пастырей принесло больше вреда, чем легкомыслие и дурные наклонности. Даже у людей добрых и милосердных сердца превращаются в камень, когда благодать веры уступает место проклятию фанатизма.

LXXXIV

Так же, как белый хлопок — самая безвредная субстанция на свете — делается весьма опасным, если его пропитать азотной кислотой, так и самый милейший из смертных становится опасен для окружающих, если он хоть раз проникся идеями сектантской религии. Коли в характере его есть какая-то затаённая злость и суровость, то религиозная узость, сектантство сделают их явными для всех.

LXXXV

Сектант — это человек, не только свободу своей собственной совести защищающий — на это он имеет право, — но и старающийся навязать свои убеждения силой другим. В этом отношении сектанты заблуждаются, впадая в тот же самый грех, против которого они борются. Что же касается безбожников, не верующих в Бога, то они хуже лесных животных, ибо последние не лишены самоуважения и смирения, каковых качеств в безбожниках нет. И сектанты, и безбожники — это две крайности; послушайте моего совета: избегайте и тех, и других.

LXXXVI

Правда должна быть такой же широкой, как Вселенная, которой она даёт объяснение, и во всяком случае гораздо шире всего, что в состоянии вместить человеческий ум. Протест против узкой, сектантской мысли всегда выражает стремление к истине. Кто смеет заявлять, будто он имеет монополию на Всевышнего? Это было бы наглостью со стороны Солнечной системы, поступи она так, и всё же сотни мелких шаек торговцев тайною ежедневно тем только и занимаются, что во всю декларируют свою мнимую монополию. Вот в чём состоит истинное богохульство и безбожие.

LXXXVII

Примечательно, что неверующий может быть таким же фанатиком, как и любой верующий, и что в своём противоборстве с догмой человек может быть весьма догматичен. Но, следует иметь в виду, что именно такие люди являются настоящими врагами свободомыслия. И если что и способно повредить последнему, так это именно богохульные и глупые карикатуры, кои так часто в ходу в некоторых атеистических изданиях.

У каждого движения имеется своя толпа последователей, бредущих кто в лес, кто по дрова. Мы словно комета, яркая в голове, но рассеивающаяся разрежёнными газами в хвосте. Однако каждый человек может говорить за себя, и я не чувствую, что такое обвинение меня касается. Я фанатичен лишь в отрицании фанатизма, и оно представляется мне столь же правомерным, как насилие применительно к самому насильнику. Если только учесть, какое действие искажение религиозного чувства оказывало в ходе мировой истории (вспомните ожесточённые войны христиан и мусульман, католиков и протестантов; преследования, пытки, домашнюю вражду, мелочную злобу, при этом каждая вера повинна в пролитии крови), то останется только изумляться, что человечество не поместило единогласно фанатизм в разряд первейшего из смертных грехов. И, без сомнения, утверждение о том, что ни чума, ни оспа не принесли человечеству столько несчастья и горя, как фанатизм, звучит вполне банально.