Уровень: Магия

— Остается, да. Но оно все заполнено. Я ведь сам когда-то пришел сюда, чтобы учиться, а потом захотел остаться. Теперь продолжаю собственное обучение и учу других.

— Учите чему?

Майкл отложил бумажную тарелку в сторону, глотнул чая и задумался, подбирая слова.

— Учу чувствовать мир.

Марика притихла. Интересно, каково это — чувствовать мир? Просыпаться на рассвете и видеть все иначе, уходить ко сну и знать, что мир — это больше, нежели казалось раньше. И каково это — быть учеником Морэна? Какие предметы приходится изучать?

— Как любопытно.

— А вы?

— Что я?

— Кем работаете?

— Сценаристом. Пишу всякую всячину для телевидения. У меня все гораздо скучнее: дома нет магических котелков, из углов не бьют светящиеся фонтаны, в которых начинаешь видеть галлюцинации…

— А вам бы, может, один не помешал.

— Для вдохновения-то? Это точно!

Они рассмеялись.

Марика вдруг поймала себя на мысли, что ей нравится так сидеть. Сидеть и говорить ни о чем, жарить колбасу, пить морс, наблюдать за потрескивающим костром, слушать лес и какую-то необыкновенную тишину. Тишину застывшего над этим необычным Уровнем закатного неба.

— Но людям не нужны фонтаны, — Майкл вздохнул. — Есть — хорошо, нет — не надо. Они приходят сюда не за этим.

Слышалось в этой фразе глубокое скрытое сожаление. Сожаление философское, многократно пережитое, а потому более не царапающее душу. «Люди есть люди, — казалось, сказал Майкл без слов, — они часто предсказуемы. В том, чего хотят или не хотят, в том, сколько усилий готовы приложить для осуществления собственных желаний. Есть гораздо большее, но жаль, что они этого не видят».

Марику кольнул стыд. За собственную мелочность, за алчность, за лежащие в кармане рюкзака семечки.

— Но ведь люди не знают, что здесь можно чему-то научиться. Им сказали: «Вот семечки, вот конец пути, а за ним — осуществление желаний». Разве можно их винить?

Морэн улыбнулся. Без упрека и без слов. И в этой улыбке проглянула многослойная мудрость, накопившаяся за годы хождения по местным тропам, за гирлянды тихих вечеров у крыльца, за часы кропотливого анализа и сложных размышлений.

Она заметила, что он часто молчал. Не тратил лишних слов, не спорил, не корил, не наставлял — просто жил и постигал что-то свое. И ей, как любопытному щенку, отчего-то хотелось ненадолго задержаться у его ноги. Побыть рядом. Вдохнуть тот же воздух, каким дышит он, пропитаться теми же мыслями…

Странное желание. И вообще в последнее время ее постоянно обуревали странные желания; пришла с конкретным намерением и, кажется, за три дня полностью растеряла его. Сидела теперь непонятно где, у затерянной в бескрайнем лесу хибары, и наслаждалась компанией почти что незнакомца. А главное, и уходить-то не хотелось.

Одежда высохла. Солнце скрылось за плотным переплетением листвы и веток, костер почти прогорел. Майкл отошел в дом, Марика почему-то подумала про сервала.

Она отыскала его — мокрого и взъерошенного — под дальним деревом.

— Арви, иди сюда. Я тебе мяса принесла. Поешь. Ну иди, не бойся…

Кот жадно смотрел на мясо, но с места не двигался, лишь настороженно подергивал длинными ушами.

— Ну давай же, Арви! Пора уже понять, что ничего я тебе не сделаю.

Как приблизился проводник, она не услышала, но при звуке его голоса не вздрогнула.

— Вы дали ему имя.

Марика смутилась.

— Дала. Раз уж он идет за мной, — она робко улыбнулась. — Я его кормлю иногда.

— Теперь он ваш. Раз вы дали ему имя.

Морэн ушел, и Марика, растерянная и удивленная — как это, кот теперь ее? — осталась стоять на месте.

На лес неслышно опускались сумерки.

* * *

Толстовка напиталась запахом костра.

Надевая ее, Марика чувствовала сожаление. Ей самой нечем развести костер — не посидеть одной, не полюбоваться всполохами огня, не поговорить о мелочах или о важном, не поделиться мыслями и чаем. Дальнейший путь, который ей предстоит идти, не с кем будет разделить. Она вновь одна.

Желание пришло неожиданно, ворвалось, как, бывает, врывается в сердце мечта — искрящаяся, светлая и настолько сильная, что противостоять невозможно, и она поддалась. Расстегнула упакованный уже рюкзак, нащупала дно, отыскала пальцами мешочек.

Он сказал, что ему пора. Пора проводить занятие, и, значит, пора и ей, но все же она попросит об этом одолжении, попросит со всей искренностью и от всего сердца.

Майкл стоял у кострища, смотрел на переливающиеся оранжевым угли, вновь в куртке, собранный, ушедший в свои мысли. Марика накинула лямки рюкзака на плечи, приблизилась и дождалась, пока на нее поднимут глаза. Затем выдохнула и спросила:

— А вы могли бы приходить иногда ко мне?

Темные брови удивленно приподнялись. Она сбивчиво пояснила:

— Приходить, чтобы просто поговорить. Когда… если у вас будет свободное время… Ведь вы всегда знаете, где и кто находится здесь, на Уровне? Я не прошу меня учить или рассказывать, как или куда идти, как проходить испытания. Просто поговорить. Быть может, у меня все-таки получится сделать кофе.

Он молчал. Просто стоял и смотрел на нее, не произнося ни слова.