Уровень: Магия

— И общей карты для вас как для проводника тоже нет?

— Есть. Но на ней тоже указано далеко не все.

— Как странно.

Они просидели у пруда почти до заката. Занимались тем, что называется «ничегонеделание»: ели, пили, сушили одежду, жгли тонкие веточки, смотрели на бабочек и разговаривали. Как будто выходной. Просто выходной — ленный день, косые лучи закатного солнца, искрящиеся в них стайки насекомых, тихий и редкий плеск воды, изредка пробуждаемой ветерком, молчаливое озеро с кувшинками.

Несмотря на тишину и отсутствие полезных дел — движения вперед, поиска и достижения целей, вечного стремления вдаль, — Марике казалось, что она живет. Не просто сидит на берегу, а полноценно проживает каждое мгновение: растворяется в нем, пропитывается, зависает в воздухе, парит над зеркалом воды вместе с неугомонными бабочками, наслаждается медленно переливающимися из одной в другую секундами.

— Получается, вы часто ходите, не зная дороги?

— Я знаю цель.

Майкл повернулся и посмотрел на нее. Красивое мужественное лицо, черные ресницы, серые глаза, тень щетины на подбородке. «С ним так хорошо, — думалось ей отстраненно, — почему с ним так хорошо?»

— Когда знаешь цель, не обязательно знать дорогу, которая к ней приведет.

Марика крутила в пальцах ножку от светящегося листика — тонкую и чуть изогнутую. Сам пятипалый листик лопастью пропеллера вращался вслед за ней. Давно высохли мокрая майка и волосы, теперь они слиплись завивающимися сосульками. Нечем расчесать, кроме пятерни.

— Как жаль, что многие пропускают это место. Здесь так красиво.

Глаза жадно ощупывали ласкающую взгляд картинку, запоминали стоящий за прудом Золотой лес, струящийся сквозь него свет уходящего солнца.

Почему она задает одни вопросы, когда хочет задать совсем другие? Почему не спросит о том, что волнует по-настоящему? Увидятся ли они вновь? Можно ли попасть на Магию во второй раз? Не оставит ли он свой номер телефона?

Нет, такое она не спросит; Марика знала об этом и отстраненно, приняв неизбежное, тосковала. Не спросит, и все, нет причин. У Майкла своя жизнь — каждодневный не совсем понятный ей труд в этом дивном месте, а она почти дошла до конца. Сегодня они сидят вместе — странники, чем-то привлеченные друг к другу, — а завтра станут незнакомцами. Ей выходить в дверь, ему ставить галочку «Выбыла с Магии». Так уже бывало с Роном, дедом, даже Тэрри: диалог, пусть даже не единственный, — не повод для знакомства. Она научилась.

— А я расстался с Анной, — вдруг ни с того ни с сего признался Майкл, и Марика резко повернулась в его сторону, впилась глазами в спокойный расслабленный профиль. Судорожно ощупала глазами сложенные без движения на коленях ладони, легкий наклон головы, безмятежный, устремленный вдаль взгляд.

К чему сказал, зачем? Что ответить?

Она против воли почувствовала радость — кто-то приоткрыл в душную камеру форточку, и потянуло сквозняком.

— Мне жаль, — выдавила наконец.

Прозвучало насквозь фальшиво.

* * *

Он все сидел, глядя на тлеющие янтарные угли, а вокруг, в просветах между принесенными к пруду листьями, светились клочки земли. Они были похожи на домики для фей и на вделанные в землю фонарики, освещающие вокруг себя траву; такие устанавливают в садах для красоты, или вокруг памятников, или у фонтанов для подсветки.

Красиво. Но он ни разу не попытался унести хоть один домой. Может, потому, что его дом находился здесь?

Она ушла, потому что он посоветовал. Сказал, спать в Золотом лесу не стоит — здесь наслоение граней, здесь снова можно провалиться в осознанный сон. Объяснил, что пойманная бабочка, которая растворилась у нее прямо в ладонях (сколько было обиды и удивления! Он каждый раз усмехался, вспоминая это), проявит себя позже. Не сейчас. Он не знает когда.

Марика успокоилась. Она ему верила.

А он отчего-то хотел ей предложить свою ладонь. Чтобы вести не позади, но рядом; чтобы держать, ощущать ту искру, тот пульс интереса и любопытства, что постоянно бился под ее кожей; чтобы просто идти вместе.

Как глупо.

Они говорили о многом и ни о чем.

Майкл изредка ворошил пытающиеся уснуть угли, снимал с них одеяло из корочки пепла, смотрел на вьющийся ровной спиралью — к вечеру ветер стих полностью — в потемневшее небо дымок и сам не знал, о чем именно думал.

О себе. О ней. О мире. О том, что будет скучать привыкший к человеку сервал. И о том, что из Марики получилась бы хорошая ученица.

Много чего, наверное, получилось бы.

Над головой застыли безымянными созвездиями — каждую ночь новыми, не обозначенными ни на одной карте, — далекие огоньки звезд.

* * *

На горизонте все отчетливее вспыхивали молнии. Клубились далекие тучи, все ощутимее пропитывался влагой воздух; скоро гроза дойдет и сюда, принесет с собой шквалистый ветер и тугие дождевые струи. Ночь превратится в потоп.

Пытаясь отыскать место посуше, Марика быстро шагала вперед. Была бы в лесу, уже остановилась бы под одним из раскидистых деревьев, рискуя шагнуть с утра из палатки прямо в лужи; но так как дорожка петляла посреди равнины, продолжала идти вперед, несмотря на сумерки.