Уровень: Магия

Водку из котелка. А ножки болтала в насквозь промокших и прохудившихся бабкиных унтах.

– Ну, попивала то, что давали. В основном кофе.

– Представляю. Красавица с отточенными манерами, окруженная сиянием вечерних ламп и мужским вниманием. Они часто к тебе приставали, скажи, часто?

Ричард пел о чем-то своем, пребывая в фантазиях, не имеющих с ее реальностью ничего общего.

Приставали? Мужское внимание? Да, если считать неотступно следующего по пятам дикого кота и изредка – Майкла. При мыслях о нем на душе сделалось тускло. Где он? Как он? Последние слова она так и не разобрала. Лицо Ричарда тем временем приобретало все более хищное выражение.

– Больше недели нежилась вдали одна. Скажи, тебе там было хорошо? Много нового, интересного?

Она вдруг выплеснула злость наружу – не удержалась, выпустила ее на поверхность.

– Если тебе так интересно, мог бы поехать со мной, ведь так? Погулять по горам, помочить ноги, подышать полной грудью. Заодно и знал бы, сколько, чего и где я выпила. Но ведь ты отказался? Не захотел отрываться от насущных дел!

Как хорошо, что не захотел. Хорошо, что вместо похода на Магию не случилась какая-нибудь морская прогулка, пусть даже по дивным курортным местам. Она действительно – Марика смотрела на него и не верила самой себе – действительно хотела съехаться с этим человеком для совместной жизни?

– А я исправлюсь прямо сейчас, – рука с золотым перстнем на среднем пальце отставила бокал с вином в сторону, голубые глаза прищурились. – Прямо сейчас поеду вместе с тобой и покажу, как сильно соскучился.

– Не поедешь, – медленно, но твердо произнесла Марика без улыбки. – Не в этот раз. У меня дела.

Демонстративно, не обращая внимания на недовольный, но скрываемый дежурной улыбкой вид, она поднялась, вытащила из кошелька купюру, положила ее на стол, развернулась и зашагала прочь.

– Понял, – процедили за ее спиной сквозь зубы. – Исправлюсь.

* * *

– Мне кажется, я остановилась, Лао. Как в паутине. Залипла и не двигаюсь, никуда не иду. Не делаю ничего полезного.

«Человек всегда движется. Даже когда стоит. Движение невозможно прекратить».

– Но я не чувствую своего движения! Никакого! Не принимаю каких-то важных решений.

«Ты принимаешь решения каждую секунду».

– Но почему я тогда не чувствую никакого удовлетворения?

«Потому что ты не принимаешь верных решений».

* * *

Арви лежал в кустах, положив голову на лапы. Иногда сверху капало, иногда гулял в кронах ветер, опускался ниже, шелестел травой, трепал его уши и загривок. Светило солнце, всходила луна; по ночам, когда светили звезды, он мерз.

Время от времени на поляну приходили и уходили люди; он видел их, но не слышал их голосов, ощущал лишь запах, тот запах, что приходил вместе с ними.

Первым приходил человек в шапке – старый, немощный, но бодрый духом. Долго сидел у каменной сваи; от него, как круги по воде, исходили волны благодарности и спокойствия, волны умиротворения. От него пахло сносившейся кожей, тишиной, добротой и немножко голодом. Арви слышал, как человек в шапке о чем-то шептал, но не мог разобрать слов – не понимал их; видел, как тот, пошатываясь, поднялся и ушел.

Потом был другой, моложе. И пахло от него иначе: недовольством, толикой злости, неуверенностью и жадностью. Тенью растерянности и отчаяния, тонким слоем бессильного, протухшего, как стоящий рядом пень, гнева. Человек просил быстро и громко, Арви снова не понял ничего. Проводил его глазами и долго лицезрел пустую, залитую солнцем поляну.

Были и другие люди – немного. Все они быстро уходили и часто пахли незнакомо; он не высовывал носа. Безошибочно угадывал, что та, которую он ждал, еще не вернулась.

Какое-то время сервал смотрел, как покачивается у лап трава, как на нее наползает и стекает тень от бегущих по небу облаков, слушал скрип веток, стук клюва о кору, вдыхал запах сырого мха и листьев ярко-красной низкорослой ягоды, растущей у пня.

Долго смотрел из-за переплетения ветвей и корней на опустевшую опушку, затем вновь положил морду на лапы.

* * *

Майк нашел его под самый вечер четвертого дня – лежащего в зарослях можжевельника все у той же поляны. Солнце уже закатилось за ветви, свет в подлеске быстро сгустился до темно-синего; он не заметил бы, если бы не блеснувшие в полумраке желтые глаза.

С тех пор он приходил сюда трижды и каждый раз приносил с собой завернутый в тонкую пищевую пленку кусок свежего мяса, но сервал к еде не прикасался. Демонстративно смотрел прямо перед собой, а когда Морэн подходил слишком близко, принимался настороженно бить по земле кончиком хвоста.

– Тихо, тихо, я же не во вред пришел. Поешь, Арви, слышишь? Поешь. Надо.

Кот не слушал. Не слышал или не хотел слышать. С места не уходил, чего-то напряженно ждал, на мясо не смотрел.