Уровень

Спасение утопающего — дело рук самого утопающего и поговорка "мой дом — моя крепость" стала буквальной. Два года назад Арийца Ночь застала на улице. Он не любил об этом вспоминать, но ему не забыть кошмарной пустоты шумного мегаполиса — идеальной заставки для мира после Апокалипсиса. Стояла жуткая тишина, которую нарушал вой ветра в подворотнях. Чернели окна домов, скрывающие нутро за решетками и металлическими жалюзи. На опустевших улицах не было машин и только светофоры потеряно перемигивались в ночи желтыми огнями. Бродили тени, получившие город в свое безраздельное господство. Проявлялись в свете фонарей, разрастались и исчезали без следа.

Утром город зализывал раны, постепенно приходил в себя и смотрел в будущее глазами тех, кто остался в живых. К числу последних, чудом избежавших смерти, относил себя Ариец, когда из окна своей квартиры наблюдал за тем, как выносили из подъездов трупы, упакованные в черные мешки.

Ариец закрыл жалюзи и отошел от окна. Стрелки часов приближались к двенадцати. Он выспался, потому что в эту ночь спать не мог. Не то, чтобы у него были враги и он ожидал нападения, просто предпочитал смотреть опасности в лицо. И на земле. И под землей.

— Пятьсот семьдесят человек, говоришь, — Ариец обернулся к телевизору.

Лично он сильно сомневался в том, что эта цифра соответствовала действительности. Но в одном лысый мужик на экране был прав: остальное время в году жилось спокойно. Какова была истинная цель правительства, Арийцу знать было не дано. Однако факт оставался фактом. Указ изменил жизнь, убрал с улиц толпы демонстрантов, готовых взорваться в любой момент, охладил СМИ, добавил осмотрительности в действия уличных банд, чей послужной список насчитывал не только сотни разбитых витрин, сгоревших павильонов и взорванных машин. То ли действительно толпа, выпустившая пар стала спокойнее, то ли в городе теперь поселился страх ожидания очередного тридцатого апреля. Так или иначе, остальное время в году город излучал показное спокойствие.

А вот надолго ли? Вполне возможно, что спад преступности — не более чем затишье перед бурей. Слишком многие почувствовали вкус к убийству.

Слишком многие. И Ариец в том числе.

Молодой человек достал из холодильника банку пива и пошел в гостиную. Вернее, собирался это сделать.

Женский крик, полный отчаяния и мольбы, не сдержали ни крепкие стены, ни железная дверь. Ариец машинально взглянул на часы: две минуты первого. Началось. Он прильнул к глазку, не чувствуя ничего, кроме любопытства.

Молоденькая, почти девчонка, она металась по лестничной площадке. Короткая мальчишеская стрижка, пряди черных волос, закрывающие лоб. Раненной птицей, вновь и вновь бросающейся на ненавистные прутья клетки, стучалась девчонка в запертые двери. Судя по всему, она только начала свой безнадежный обход — Ариец жил на первом этаже.

— Люди… Умоляю! — отчаянный крик вспугнул чуткую тишину. — Вы… я прошу… откройте!!

Девчонка запиналась, пытаясь найти слова, открывающие двери. Но в том-то и дело — Ариец криво усмехнулся — что таких слов в природе не существовало.

— Люди! Будьте людьми!! Откройте! — изо всех сил девчонка стучалась в соседскую дверь.

В те короткие промежутки, когда силы оставляли девушку, ответом ей было гробовое молчание.

Никто ей не откроет. Возможно, пять минут спустя — если те, кто преследуют девчонку, поторопятся, Арийцу предстоит стать свидетелем убийства. Интересно, задал он себе вопрос, — останется ли он здесь наблюдать или уйдет, чтобы не портить себе нервы?

На поставленный вопрос Ариец ответить не успел. Дошел черед и до его двери. Девушка повернулась и отчего-то колотить в его дверь не стала. Руки ее безвольно упали вдоль тела. Она подняла голову и посмотрела прямо в глазок.

Только один раз в жизни Ариец видел такой же взгляд: полный настоящего, животного ужаса, когда человек завис над пропастью, чтобы в следующее мгновенье сорваться вниз. Так смотрел перед смертью Гитарист. И причина его смерти до сих пор оставалась для Арийца тайной.

Тот заброс, год назад, прошел без сучка и задоринки. Гитарист спускался в шахту. Карабин был надежно пристегнут к скобе, огибающей обод. Ариец страховал его. Хотя в этом не было особой необходимости, он склонился над шахтой, наблюдая за спуском диггера.

Лицо Гитариста вдруг дрогнуло, словно он вспомнил то, что всеми силами старался забыть.

— Ариец, — прошептал он.

— Что? — отозвался тот, не понимая в чем дело. Руки у Гитариста заскользили по веревке, как будто какая-то сила потянула его вниз. Не остановили падение и узлы, навязанные для облегчения спуска. Парень скользил вниз и луч фонаря на каске Арийца безжалостно высвечивал мертвые от ужаса глаза.

— Спаси… Ариец!!! — крикнул Гитарист и эхо, привязавшись к последнему слову, терзало слух царапающим звуком. Потом странно чавкнуло, словно со всего маху тело вошло в трясину и все стихло.