Урожай ядовитых ягодок

Лена с такой силой схватила чашку, что та треснула пополам, и чай потек на пол.

– Ничего, усмехнулся и ответил: «Кесарю кесарево, а домушник должен лежать на нарах».

Баба Нина ничего не сказала, ей тоже казалось, что лучше не воровать, а уж если попался, так молчи, сам виноват. Никто Генку за руку не тянул. Лена молча собрала осколки и мрачно заявила:

– Ну ничего, еще встретимся, отомщу по-страшному.

– Ты чего, девка, – испугалась баба Нина, – никак убивство задумала! Грех это, одна мысль и то беда. Беги скорей в церковь и отмаливай.

Лена нехорошо усмехнулась.

– Убить – это слишком просто, раз – и конец всему. Нет, надо так дело повернуть, чтобы он, как Генка, мучился на нарах. Уж не знаю, каким образом, но я его тоже посажу, надолго, на всю жизнь. Отомщу почище графа Монте-Кристо.

– Это кто ж такой? – спросила не читавшая Дюма старуха. – Что за граф?

Неожиданно Лена засмеялась, весело и открыто:

– Не дурите себе голову ерундой.

Спустя несколько месяцев Генку осудили, потом в одночасье скончалась Раиса, следом покинула барак Лена.

– С одной сумочкой ушла, – вздыхала баба Нина, – ну чисто с авоськой, небось Клавка ее выгнала.

Старуха опрокинула еще рюмочку и закончила:

– Вон как жизня-то поворачивается! Думала Клавка, что два срока проведет тут, ан нет, бац – и перекинулась. Да все там будем.

– Лена больше не появлялась? – спросила я.

Баба Нина покачала головой.

– Только Генка прибегал, вот уж не думала, что он так бабку обихаживать станет. До тюрьмы-то лаялся с ней, но, видать, посидел да понял, что к чему. Вона какие поминки закатил!

– Это Гена стол организовал?

– А кто ж? Больше и некому, родственников нетуть. Водки напер, колбаски, вон Зинке Малашенкиной из девятой комнаты приплатил, чтобы салат настрогала. Хоть и уголовник, да хорошо все сделал!

– Он здесь? – затаив дыхание спросила я.

– Тутось был, – завертела головой в разные стороны баба Нина. – Вон, около Михалыча сидел. Гляди туда, вишь мужичонка, ну лысый такой, носатый?

Я кивнула.

– Ен знает небось, где Генка, тот с Михалычем корешится.

Я пошла к дядьке, сосредоточенно уничтожающему салат.

– Простите…

– Ну, чего хочешь? – весьма любезно поинтересовался Михалыч, откладывая пластмассовую вилку. – Не признаю тебя что-то, не из наших ты, не из барачных.

– Не подскажите, где Гена?

– А вон там, у своей машины, ехать собрался, проводил бабку – и хватит.

Я побежала вдоль барака к покосившейся лавочке, возле которой стояла красивая блестящая иномарка.

ГЛАВА 28

Мне настолько хотелось побыстрей узнать правду, что, совершенно не подумав ни о чем, я крикнула:

– Геннадий, подождите!

Парень, уже собравшийся сесть за руль, обернулся и спросил:

– Ты меня?

Его лицо, красивое, с правильными чертами, аккуратным носом и крупным ртом, показалось мне отчего-то знакомым. Где-то я встречала Геннадия… Но вот где? При каких обстоятельствах? Парень был хорош собой и запросто смог бы работать моделью, если бы не отвратительный взгляд, погасший, серый, блеклый, так глядит на свет дохлая рыба трехдневной давности.

– Ты меня? – повторил парень.

– Да, извините.

– И чего?

– Вы комнату Клавдии Васильевны продавать станете?

– А тебе зачем?

– Купить хочу.

Гена хмыкнул.

– Ну-ну, времени сейчас нет трепаться, на работу пора.

– Вы в центр?

– Да. На Марковскую улицу.

– Вот здорово, – радостно воскликнула я, совершенно не зная, где находится эта улица, – я живу в двух шагах, может, подвезете? Заодно и поболтаем.

– Ну садись, – вяло согласился Гена.

Я влезла внутрь роскошного кожаного салона. Очень плохо разбираюсь в моделях автомобилей, впрочем, знаю, что у Семена «БМВ». Но у него отнюдь не такой шикарный вид. Гена ткнул ключом куда-то под руль, мотор заурчал, словно сытый кот. Машина плавно тронулась с места. Либо парень отлично водит, либо иномарка просто суперкласс.

– Ты кто такая? – отрывисто спросил Гена. – Отчего не знаю?

Внезапно мне стало страшно, просто жутко. Не понимая, откуда возникло это ощущение, я пробормотала:

– Медсестрой работаю, уколы хожу людям в барак делать, вот давеча мне и болтанули, что Клавдия Васильна померла.

– Кто сказал? – продолжал весьма сурово спрашивать Гена.

– Так Михалыч, – из всех сил старалась я подделаться под простонародный говорок аборигенов улицы Красные Поля, – иди, говорит, с Геной потолкуй, за фигом ему бабкина площадь, чай, не станет сам в сарае жить, ен человек женатый, навряд ли Ленке охота сюда назад.

Лицо шофера разгладилось, уголки рта тронуло некое подобие улыбки, но взгляд по-прежнему остался тускло-бесцветным, тухлым.

– Да уж, – хмыкнул он, – не Голливуд. А тебя-то чего сюда тянет? Место гиблое.

Я секунду молчала, потом вдруг в порыве вдохновения произнесла:

– Так не сама еду.

– А кто?

– Свекровь отселить хочу, надоела хуже горькой редьки, сто лет скоро, зажилась уж, пора и честь знать.

Гена хрипло рассмеялся.

– Добрая ты, однако, не пожалела для мужниной матери денег.

Я обиженно протянула: