Урожденный дворянин. Мерило истины

Съемка велась в помещении самого обыкновенного школьного класса. Камера, установленная на первой парте среднего ряда, держала в центре кадра пустующий стул, за стулом на стене располагалась чисто вымытая доска, на полочке под которой можно было увидеть поролоновую губку и несколько разнокалиберных кусков белого мела.

– Ужас какой… – прозвучал молодой взволнованный женский голос, обладательница которого находилась, судя по всему, позади работающей видеокамеры. – Вы слышали, что они говорят? А я еще вам не верила…

– Да, воспитанники этого детдома – детишки необычные, мягко говоря. Я, между прочим, с самого начала подозревала нечто подобное, – этот голос, нисколько не взволнованный, а напротив, уверенный и властный, принадлежал другой женщине, постарше. – А уж когда своими глазами увидела, как эти самые детишки выпрыгивали из окон… чтобы броситься на ОМОНовцев… На взрослых здоровых парней! На представителей власти! Ты, Люда, человек опытный; ты мне скажи – это что же тут с ними сделали, а? В кого превратили? Это же… тоталитарная секта какая-то!

– Ужас, ужас!.. – продолжала сокрушаться Люда. – Бедные искалеченные дети. Вы ведь слышали, какие у них суждения, какая оценка реальности. Ужас!

– Так, – прервала ее Елизавета Сергеевна, – сокрушаться потом будем. Сейчас надо работать. Давайте следующего!

Через секунду раздался дверной скрип, и в кадре появился приземистый крепкий подросток, огненно-рыжий, конопатый и курносый, удивительно похожий на подросшего мультяшного Антошку, того самого, которого более сознательные товарищи безуспешно зазывали на уборку урожая картофеля. Паренек остановился у стула, хмуро и недоумевающе посмотрел в объектив камеры.

– Садись, садись, мальчик, – профессионально ласково пригласили его. – Как тебя зовут?

Рыжий уселся, чуть ссутулясь, положил руки на колени.

– Сергей Жмыхарев, – ответил он, смотря настороженно, исподлобья. – Старшая группа, одиннадцатый класс.

– Сережа, меня зовут Людмила, я психолог. Я здесь, чтобы побеседовать с вами, воспитанниками, понять, что происходит в вашем детском доме, и, если нужно, помочь. Ничего не бойся, все, что ты скажешь, останется между нами. Никто из воспитателей ничего не узнает.

– Узнают, – с некоторым даже вызовом возразил паренек.

– Что? Почему это?

– Потому что я сам расскажу.

– Сережа, никто не имеет права заставлять тебя рассказывать, о чем мы здесь с тобой говорили.

– Никому и не надо меня заставлять. Я же сказал: я сам.

Психолог Людмила помедлила немного, прежде чем заговорить снова.

– Сережа, – проникновенно выговорила она, – а ты тоже состоишь в… группе ребят, которых воспитатель Алимханов заставляет заниматься… по особой программе?

– О которой министерство образования ни малейшего понятия, кстати, говоря, не имеет, – раздался голос Елизаветы Сергеевны.

– Да, – ответил паренек. – Занимаемся. Только это никакая не группа. И никто никого не заставляет. Нуржан… Нуржан Мухаметович, то есть, взошел на первую ступень Столпа и помогает достичь того же всем, кто этого хочет. То есть, по-настоящему хочет. Сперва-то многие к нему набежали, а потом больше половины отсеялось… Потому что трудно. Я тоже сначала… отсеялся. Но через недельку вернулся.

– А почему вернулся, Сережа? Как Алимханову удалось тебя уговорить?

– Да не уговаривал он! – воспитанник Жмыхарев даже поморщился досадливо. – Совсем все не так… Постигать даже и первую ступень Столпа Величия Духа тяжело, очень тяжело. А, когда ты делаешь что-то… ну, совсем трудное, всегда тянет бросить. Постоянно спрашиваешь себя: «Зачем мне это нужно?» Ну и… бросаешь. А вот если осознаешь, зачем тебе это нужно, уже все становится по-другому. Тогда у тебя появляются силы, достаточные, чтобы продолжать.

– А зачем же тебе, Сережа, было нужно постигать эти самые ступени?

– Затем, что я вижу, как много вокруг неправильного и несправедливого, и не хочу молчать, а хочу действовать. Должен действовать. А чтобы хоть что-то попытаться изменить, надо многое уметь.

– Да где ж ты столько несправедливостей-то умудрился разглядеть? Не всему, Сережа, что тебе воспитатели говорят, можно верить. Ох, не хотела я это вслух произносить, но пришлось вот. Потому что такие у вас, как выяснилось, воспитатели…

– А вы знаете, как в детдом попадают? – прищурился паренек. – Кто-то с рождения здесь, никогда родителей не видел, а кто-то и помнит, по какой причине тут оказался. И не у всех таких родители алкашами и нарками были… Кого-то с мамой-папой разлучили, потому что органы опеки посчитали, что, коли ремонта в квартире давно не делали, значит, ребенок в такой квартире жить не должен. У кого-то родителей на производстве или в горячих точках покалечило, а на пенсию по инвалидности и на ветеранские не то, что детей, себя прокормить и одеть нельзя… Продолжать?

– А ты-то сам, Сережа?..

– Я-то? Мне пять лет было, когда по дороге на дачу наша машина в лобовое попала. Отец с матерью насмерть, а мне ноги переломало. Может, знаете Кузовника Алексея Матвеевича?

– Конечно. Начальник областного ГИБДД, кто же его не знает…