Урсула Мируэ

Она не хотела осквернять корыстными помышлениями печальные, нежные, дорогие ее сердцу воспоминания о благородном старом докторе, чей карандашный портрет, сделанный учителем рисования, украшал ее маленькую гостиную. Живое воображение девушки легко дорисовывало по этому наброску облик крестного, который беспрестанно занимал ее мысли, тем более что жила она в окружении его любимых вещей: его старинного глубокого кресла, безделушек из его кабинета, его доски для триктрака и подаренного им фортепьяно; в скорби своей она видела во всех этих предметах как бы живые существа. Двое верных друзей, аббат Шапрон и господин Бонгран — единственные, кого Урсула принимала в своем новом доме, казались среди этих вещей как бы ожившими воспоминаниями о вчерашнем дне, который связывала с сегодняшним любовь, получившая благословение крестного. Постепенно горе девушки утратило первоначальную остроту, и владевшая ею меланхолия, наложившая отпечаток на всю ее жизнь, придала окружавшим ее вещам неизъяснимую прелесть: в доме ее царили безупречная чистота и порядок; здесь не было никаких украшений, кроме небольшого букета цветов, который каждое утро приносил Савиньен, да изящных безделушек, главным же источником покоя и уюта была сама хозяйка. После завтрака она шла в церковь, возвратившись оттуда, как прежде, занималась музыкой и пением, а затем садилась у окна с шитьем в руках. В четыре часа, возвращаясь с прогулки, которую он совершал в любую погоду, Савиньен подходил к ее полуоткрытому окну и, присев на подоконник, проводил с ней около получаса. Вечером девушку навещали кюре и мировой судья, Савиньену же она запретила приходить вместе с ними. Не приняла она и приглашения от госпожи де Портандюэр, которая, сдавшись на уговоры Савиньена, предложила осиротевшей девушке поселиться в их доме. Урсула с тетушкой Буживаль тратили деньги очень экономно: в месяц у них уходило не больше шестидесяти франков. Старая кормилица трудилась без устали: она стирала и гладила, готовила только два раза в неделю, с согласия хозяйки подавала к столу холодное мясо — Урсула решила откладывать в год по семьсот франков, чтобы расплатиться за дом. Безупречное поведение, скромность и смирение, с каким она перешла от жизни в роскоши, когда малейшая ее прихоть немедленно удовлетворялась, к существованию бедному и убогому, помогли девушке завоевать расположение некоторых жителей города. Урсула добилась того, что ее уважали и не злословили на ее счет. Даже наследники, завладев своими деньгами, отдали должное мужеству девушки. Савиньен восхищался силой духа, удивительной в столь юном существе. Госпожа де Портандюэр несколько раз ласково заговаривала с Урсулой по выходе из церкви, дважды приглашала ее к обеду и оба раза сама заходила за ней. Это было если и не счастье, то хотя бы покой. Однако удача, которой Урсула была обязана мировому судье, тряхнувшему стариной и на время вновь ставшему стряпчим, обострила ненависть, дотоле дремавшую в душе Миноре. Урсула умолила мирового судью похлопотать о Портандюэрах, и, как только все дела с наследством были покончены, Бонгран отправился к старой бретонке, от которой, впрочем, не скрыл, что не может простить ей упорства, с каким она противилась счастью Урсулы, и берется защищать интересы Портандюэров исключительно по просьбе мадемуазель Мируэ. Бонгран нанял одного из своих бывших клерков, ставшего стряпчим в Фонтенбло, и тот с его помощью составил прошение о признании иска Массена недействительным. Он хотел воспользоваться отсрочкой и за то время, которое пройдет между принятием постановления о прекращении судебного преследования и новым иском, возобновить аренду из шести тысяч франков в год и получить с арендатора надбавку и плату вперед за последний год. С этих пор Бонгран, аббат Шапрон, Савиньен и Урсула снова стали по вечерам играть в вист; теперь они собирались у госпожи де Портандюэр; мировой судья и кюре заходили за Урсулой, а в конце вечера провожали ее домой. В июне стараниями Бонграна Массену было отказано в иске. Мировой судья тотчас подписал новый арендный договор на восемнадцать лет, из шести тысяч франков в год, получил с арендатора тридцать две тысячи франков, а затем, не дожидаясь, пока обо всех этих сделках станет известно в городе, отправился к Зелии, которая, как он знал, искала, куда бы вложить деньги, и предложил ей приобрести Бордьерскую ферму за двести двадцать тысяч франков.

— Я бы тотчас согласился, — сказал Миноре, — если бы знал, что Портандюэры тогда уберутся из Немура.

— Но чем они вам мешают? — удивился мировой судья.

— Мы в Немуре обойдемся без дворян.

— Кажется, старая дама говорила, что если дело сладится, на оставшиеся деньги она сможет прожить только в Бретани. Она подумывает о том, чтобы продать свой дом.

— Ну так пусть продаст его мне, — сказал Миноре.

— Ты что-то слишком раскомандовался, — вмешалась Зелия. — На что тебе два дома?