Урук-хай, или Путешествие Туда...

– Это ещё кто кого взял, – проворчал Гхай, потирая затылок. – Я же мог его-то клинок своей кровью не поить.

И тут же схлопотал ещё один подзатыльник.

– Я бы тогда тебя, щенок, своими руками в болоте утопил, – рявкнул урагх. – От позора на мою седую голову. Вы уж простите его, дурака, фреа Чшаэм, – обратился он ко мне. – Младший он у нас, от третьей жены. Шесть раз она у меня рожала, да всё то дитё сбросит, то родит, да дитё до году не доживёт. На седьмой раз вот родила остолопа. Перебаловала, видать, дурака в детстве. Розог-то мало употребляла, пока без штанов бегал, вот и вырос олухом. А я, значит, отец ему, недоумку. Тулагх – моё имя. А это сыновья мои, братья его, стало быть, – все покивали. – Мы тут зашли Вас поблагодарить за то, что Вы его пожалели, дурака. Сами под смертью ходили, а его поберегли. Я уж, когда увидел, как Вы от него первый-то раз увернулись, подумал, отбегался у меня парень. Мать-то рядом охнула. Тож думала, поиграете с ним да зарежете за глупость его. А Вы вона как всё повернули.

И он поклонился мне низко, в пояс. И остальные поклонились. Я почувствовал, как зарделись уши.

– Вы присаживайтесь, – повёл я вокруг руками. – Не дело гостям у порога стоять.

– Благодарю, – Тулагх уверенно прошёл к столу, уселся за самую середину и откуда-то из-за спины выставил на стол объёмистую глиняную бутыль в кожаной плетёнке. – Не побрезгайте с нашего стола. Лягушатинка копчёная, рыбка солёная, икорочка грибная. Мамки у нас старательные.

Остальные тоже уже рассаживались на буургха вкруг стола, выставляя на него из сумок разную снедь.

– Не побрезгаем, Тулагх, не побрезгаем, – вмешался Гхажш, вставая с лежанки. – Всего отведаем. Давай, Чшаэм, садись к столу. Мавка, ты хоть хлеба нам дашь? Или в прохожем доме нам для гостей и хлеба не найти?

– Не только хлеба, – ответила от печи Мавка. Когда успела вернуться? – Вы эту гадость не пейте, – показала она на бутыль, сморщив носик, и поманила от стола крайнего. – Пойдём.

Пока я устраивался за столом между Гхажшем по левую руку и Гхаем по правую и думал, куда это Мавка увела парня, как она уже вернулась.

Парень волок подмышкой две изрядных ковриги и нёс на плече небольшой, не больше полуведра, бочонок, весь уляпанный высохшей бурой грязью.

– Ух ты, – сказал Тулагх, глядя на бочонок. – Это откуда же?

– Это гхой-итэреми ещё утром велела из болота достать, – со слышимым превосходством в голосе ответила Мавка. – Ещё до поединка, и сказала вам отдать, ежели вы сюда придёте.

– Ух ты, – повторил Тулагх. – И сколько ж оно в болоте пролежало?

– Гхой-итэреми сказала, – всё с тем же превосходством в голосе отвечала Мавка, – сорок лет.

– Ух ты, – сказали в один голос все, не исключая и Гхажша.

– Я-то старше пятилетнего и не пил, – и Тулагх посмотрел на меня с нескрываемым уважением. – А тут – сорок. Гхажш, разольёшь?

– Разолью, – ответил Гхажш. – Не расплескаю. Давай-ка его сюда. Он принял от парня бочонок, ловко вбил в донце кинжал, повернул его несколько раз и, не вынимая клинок из получившейся дырочки, наклонил бочонок над большим ковшом, что успела поставить перед ним Мавка. В ковш, прямо по кинжальному клинку, полилась тёмная, как болотная вода, жидкость, и по дому поплыла тонкая смесь запахов торфяного дыма, смолы, дубового листа и переспелой вишни.

«Держи, Чшаэм, – Гхажш подвинул ковш ко мне. – Ты у нас сегодня первый». Я взял ковш, подумал, что надо, наверное, что-то сказать, но ничего не придумалось, и потому я просто поприветствовал остальных поднятием ковша, а потом отпил пару глотков. Жидкость на вкус была приятной: терпкой и с лёгкой смолистой горчинкой. «По кругу», – подсказал Гхажш, и я передвинул ковш Гхажшу. В голове и теле обнаружилось знакомое действие шагху. Только без его противного вкуса на языке.

Пока я прислушивался к своим ощущениям, Гхай что-то говорил, а потом тоже отхлебнул и передал ковш следующему. Так посудина и пошла по кругу, сопровождаемая короткими речами в мою честь. Это было приятно и странно. Что я сделал такого, чтобы заслужить это чествование? Не стал убивать Гхая? Мне это не казалось заслугой, да и сейчас не кажется.

Болотный шагху сорокалетней выдержки действие производил странное. Я не ощущал себя пьяным, только с каждым кругом становился веселее, а голова, по-прежнему, оставалась ясной. Кружилась, конечно, но, скорее, от потерянной крови. Да ещё от взглядов, что бросала на меня от печки Мавка.

Она сидела там на каком-то чурбачке, не подходя к столу и не вмешиваясь в наши разговоры, и только изредка взглядывала в мою сторону искоса. И от каждого такого взгляда меня бросало то в жар, то в холод. Как стрелой пробивало. Насквозь. Я бы с удовольствием бросил это застолье и убежал вместе с ней куда-нибудь подальше от любопытных глаз. Я даже, поймав раз её взгляд, дёрнулся было встать, но Гхажш небрежно обнял меня за плечи и легко придавил обратно на место, а сама Мавка еле заметно отрицательно покачала головой.