Урук-хай, или Путешествие Туда…

У меня эта мысль восторга не вызывала. Я не из тех хоббитов, что боятся даже подходить к воде. Мы, Туки, слывём в Хоббитоне отчаянными головами. Но виданное ли дело, использовать воду вместо пони? Не знаю никого из хоббитов, кроме Брендибэков, ясное дело, кто решился бы на такое. Я немного поспорил с Гхажшем, привёл множество разумных, на мой взгляд, доводов, почему нам лучше идти пешком, но Гхажш лишь хмыкнул и спросил: «Через Великую реку ты тоже пойдёшь как посуху?» На это я не нашёл, что возразить и пришлось смириться. В конце концов, плавали же оба моих деда на лодках, и ничего с ними не случилось.

Правда, они-то плавали на изделиях эльфов. А то, что сотворил Гхажш, трудно было назвать лодкой. Скорей, вязанкой камыша и хвороста. Да и на её изготовление ушёл целый день.

Я в работе участвовал в качестве подмастерья. Подай, принеси, отрежь, отруби и прочая работа, которая ума и умения не требует. Всё важное Гхажш делал сам. То есть вязал снопы. Вся лодчонка представляла собой связку камышовых снопов разного размера. Только на днище Гхажш пустил тонкие связки хвороста и ивовых прутьев. «Для прочности», – пояснил он. Работа, действительно, была непростая, потому что в конце получилось нечто, и в правду, похожее на лодку или, скорее, челнок, футов двенадцати длиной и трёх шириной. Потом мы ещё стянули между собой концы лодки-вязанки двойным шнуром, так что её выгнуло, как лук, вставили между шнурами палки-распорки и обтянули всё это дело обоими сшитыми вместе буургха. Их Гхажш обмазал снаружи цветной жирной грязью для боевой раскраски, а грубый, внакрой, шов, над которым мне пришлось трудиться полдня, особенно тщательно. И не только снаружи, но ещё и изнутри. Краска ушла вся. И Гхажш не поленился застрелить очередного сурка, чтобы растопить жир и обработать шов ещё раз.

Когда мы спустили это сооружение на воду, оно, к моему удивлению, не утонуло, а легко закачалось на поверхности речной заводи. Издалека и Вы бы приняли эту хворостяную вязанку за настоящую лодку. То, что днище лодки – из камыша и хвороста, а борта – из ткани, так издалека этого не видно. Главное – лодка не только держалась на воде сама, но и уверенно держала нас обоих. Весь первый день, когда мы плыли на ней, я изрядно трусил. Да что там плыть, я садиться-то в нее изрядно опасался. Но не может же Взломщик дрожать от страха на глазах у своего нанимателя. Пришлось притвориться смелым. И я не пожалел. Лодка не утонула, не перевернулась и даже не протекала. Почти.

Не скажу, что на ней мы за день проплывали расстояние большее, чем проходили до того. Течение на Серебряни небыстрое, да и Гхажш не рисковал без вёсел, с одним шестом, отходить далеко от берега, но теперь каждый дневной переход отнимал у нас намного меньше сил. Я даже начал ощущать удовольствие от тихого покачивания на волнах и ленивого разглядывания медленно проплывающих мимо берегов.

Мы и Андуин переплыли на этой «лодке»! Хоть это и нелегко далось, потому что грести «кротовьей лапой» – небольшое удовольствие. Ветер над Андуином нагонял волны, едва ли не выше борта нашего кораблика, и заставил меня поволноваться. Когда я почувствовал под ногами левый берег Великой реки, как-то само собой вздохнулось с облегчением. А Гхажш только посмеялся и принялся снимать с лодки буургха и шнуры. «Всё, – сказал он. – Теперь до самого Лихолесья можно ни от кого не прятаться. Конееды на этот берег не переходят». Но беспечность – удовольствие недешёвое.

Степь коварна, она только кажется пустой. Тем более вблизи Реки. Я говорю не о всяческой живности, которой у воды живёт предостаточно. Не звери опасны для одиноких путников. Люди.

Мы шли по дну огромного, тянущегося на многие мили оврага. Гхажш выбрал эту дорогу, потому что в это время года солнце ещё не иссушило текшего в овраге ручейка. Ручей то ли чудом сохранился от весеннего снеготаяния, то ли был посланцем родника где-то в дальних верховьях оврага. Для нас главным было то, что не приходилось тратить время на поиски воды, а это нелегко в степи летом. К тому же склоны оврага заросли густым кустарником, который давал тень и место для ночлега. Но этот же овраг, столь приятный для путешествия, оказался для нас ловушкой.

Главный овраг имел множество ответвлений, маленьких овражков, и мы как раз миновали один такой, когда позади нас раздался длинный, залихватский свист. И такой же разбойничий посвист ответил впереди.

«Вверх, – мгновенно приказал Гхажш. – Вверх по склону». Мы ломились сквозь кусты, не разбирая дороги и не заботясь о том, слышат нас или нет. «Быстрее, – торопил меня Гхажш. – Быстрее, нам надо успеть раньше них». На верхней кромке оврага он повалил меня на землю и зашептал горячим прерывистым шёпотом в ухо: «По краю оврага пойдёшь назад, к реке, но не по самой кромке, а шагах в двадцати. Если что – прыгай в овраг или беги в степь, но недалеко, заблудишься. Лучше затаись. У реки иди к месту, где бросили остатки лодки, я тебя там найду».

– Кто это? – Шепнул ему я.

– Не знаю, – ответил он. – Свист незнакомый. Но их много. Иди, не время для объяснений.