Усадьба

Кэтрин и Хью наблюдали. Они уже привыкли к кокетству сестры и просто с удовольствием наблюдали за ней. Но позже в доме, когда они сушились и переодевались, в какой-то момент Хью и Мартин остались одни в классной комнате. Девушки были в соседней комнате за дверью и упражнялись на фортепиано. Вдруг Хью заговорил просто, но значительно, о поведении своей сестры.

– Джинни просто сама не своя в эти дни. Она напропалую кокетничает со всеми. Это потому, что она взволнована предстоящей поездкой в Лондон. Она не принимает во внимание того, что может причинить боль, мой отец говорит, что она разобьет немало сердец, прежде чем успокоится.

Юноши уважали друг друга. Между ними установилось полное взаимопонимание.

– Тебе не стоит волноваться, – сказал Мартин. – Она не разобьет моего сердца, обещаю тебе.

В августе прошли грозы, и это означало конец лета. Сентябрь был скучным и холодным, но когда Мартин появился в Рейлз в последний раз, выглянуло солнце и потеплело. Тэррэнты проводили его до дверей, все пожали ему руку, он всех поблагодарил за все, что они для него сделали, а особенно мисс Кэтрин.

– Ты ведь будешь приходить навещать нас, правда, Мартин?

– Конечно, будет, – сказал Тэррэнт. – У меня будет работа для него и его отца, как только я найду деньги, чтобы оплатить ее.

– Джентльмен, – вмешался Хью, – может позволить себе не оплачивать счета. – Он посмотрел на Мартина с мягкой улыбкой. – Ты помнишь? Первый день, когда ты пришел сюда? Ты тогда сказал нам это.

– Да, я хорошо об этом помню, но хотел бы, чтобы вы забыли, – сказал Мартин.

Джинни взяла его под руку.

– Я провожу тебя немного и попрощаюсь с тобой наедине, – заявила она.

Они шли вместе через сад, и их сопровождали две собаки, Тесса и Сэм, которые бежали впереди.

– Ты будешь скучать по мне? – спросила Джинни.

– Да, – ответил он. – Мне всех вас будет не хватать.

– Ты будешь обо мне думать, когда я уеду?

– Да, буду, и сейчас, и потом.

– И это все?

– Почему? – сказал он. – А ты будешь думать обо мне?

– Конечно, буду! – Он сжала его руку. – Но я буду так ужасно занята, будут приемы, концерты, прогулки по городу.

– А мне нечем будет заняться, – сухо сказал он. – Я буду просто зарабатывать себе на жизнь, вот и все.

– Да, – сказала она, внезапно нахмурившись. – Какая тяжелая работа, целый день таскать камни. Мне бы хотелось, чтобы ты не работал так. Ты заслуживаешь лучшего. А этот ужасный старый злой отец даже не платит тебе. Тебе следует поговорить с ним об этом. Тебе нужно уметь постоять за себя.

– Я пытался пару раз, но пока это не принесло никакой пользы.

– Тогда ты должен пытаться еще и еще, пока он не поймет этого. Ты теперь не просто мальчик. Ты более или менее взрослый, ему пора начать обращаться с тобой как со взрослым. Если хочешь, можешь сказать ему, что я так сказала.

Они шли под руку, беседуя, вдоль зеленой аллеи, по ступеням мимо летнего домика, по тропинке мимо круглого пруда, пока не подошли к воротам парка.

– Здесь мы должны попрощаться.

– Да, – согласился он и протянул руку.

– Ах, не будь глупым! – воскликнула она. – Я не для того прошла весь этот путь с тобой, чтобы пожать тебе руку. Я могла сделать это и в доме.

– Почему же ты этого не сделала?

– Потому, разумеется, что я хотела, чтобы ты поцеловал меня.

– Я так и думал.

– Конечно, думал. Ты знал это все время.

Они пристально смотрели друг на друга, она, откровенно его провоцируя, он, колеблясь, дразня ее и наслаждаясь этим, показывая ей, что его ей не удастся подразнить.

Тем не менее, когда она подошла к нему, его руки мгновенно обвились вокруг нее, а когда его губы коснулись ее рта, она и не подумала отстраниться. Рот Джинни был нежным, но настойчивым, когда она целовала его, совсем не дразня, с искренним наслаждением, давая ему понять, что этот поцелуй доставляет ей такое же удовольствие, как и ему.

Наконец, она отстранилась, задохнувшаяся и покрасневшая, дотронулась кончиками своих пальцев до его губ, как будто поставила на них печать.

– Ты первый, кого я так поцеловала.

– Сомневаюсь, что я буду последним. Возможно, когда ты вернешься из Лондона, я уже буду лишь одним из многих.

– Так вот как ты обо мне думаешь? – Она подняла лицо, смеясь над ним. – Как бы там ни было, нет сомнений в том, что ты первый – самый первый. Это что-нибудь значит для тебя?

Мартин обдумывал ответ.

– Сначала реши, что это значит для тебя, – сказал он, – и тогда ты узнаешь, что это значит для меня.

– Такая неискренность не идет вам, синьор Бенедикт, – заметила она. – Ну, а теперь до свидания.

Она приблизилась к нему и поцеловала в щеку. Потом, бросив на него последний ясный взгляд, она поспешила прочь, почти бегом, вдоль по дорожке. Она остановилась лишь один раз, чтобы помахать ему рукой, прежде чем скрыться из вида.

Когда она исчезла, он стоял, глядя на старый дом, видя, как лучи солнца, падая под углом на окна, вспыхивают на стекле, как язычки пламени. Молча простившись, он вышел через ворота и пошел через парк, срезая, где можно, путь, пока не добрался до каменоломни в Скарр.