Усадьба сумасшедших (сборник)

Я просыпаюсь с болью в левой руке, я испуган угрозой инфаркта. На работе открываю медицинскую энциклопедию и обнаруживаю у себя диабет. В Интернете нахожу страницу, посвященную диабету и вижу фотографию стопы диабетика… Инстинкт сохранения рода в момент угрозы действует моментально: после массы звонков одна из них все‑таки соглашается встретиться со мной вечером. Долой противозачаточные средства. Я решаю оставить потомство. Лишь бы диабет не передавался по наследству! Ночью, в постели, я буду искать изображения рун на ее мраморном теле. Но до ночи пока далеко, я заливаю кипятком чашку с кофе «Бразеро», и выхожу в коридор курить.

Ко мне подходит политический обозреватель Чиботнару. Он гений. Он продал: первого президента Снегура – второму президенту Лучинскому, второго президента Лучинского – спикеру парламента Дьякову, спикера парламента Дьякова – первому президенту Лучинскому. Он толст и не верит в свой талант. Он говорит:

— Та статья, где ты написал про Лучинского. Ему это оч–чень не понравилось.

Я всего лишь написал о том, что он – бывший комсомолец. Мне начхать на политического обозревателя Чиботнару. Меня интересует скорее, очередная экспедиция Одина к Атландите.

Пока мы беседуем в коридоре, редактору звонят из правительства и просят автора заметки «Цирк уехал, клоун остался» прийти на встречу с вице–премьером Куку. Я был великолепен в ту неделю, и не понимаю до сих пор, каким образом не был разжалован, сослан, понижен в звании, убит, покалечен, уволен, лишен медали «Конгресса» и ордена «Белого орла». Я еду в правительство к Куку. Клоун – это про него. Если бы редактор вчера хоть что‑нибудь скушал, он бы обделался. Но он лишь пил водку на пустой желудок. Я бы с удовольствием продал его племени людоедов. С ярлыком «Редактор со спиртовой начинкой». Нет, не так. «Костюм с начинкой из заспиртованного редактора».

Руна среды

В восемь часов утра я сдаю анализ крови «на сахар». После того, как медсестра взяла у меня кровь из пальца, я сообразил, что игла могла быть заражена СПИДом. От страха тошнит.

В парламенте проводятся дебаты. Жену лидера фракции Партии Демократических Сил избивают полицейские. Умирает попугайчик Кузя, который прожил в моей семье четырнадцать лет. В детстве, думая о т о, как надо хоронить Кузю (после смерти конечно), я воображал, что сделаю маленький погребальный костер. Сожгу на нем тело Кузи, клетку, его любимое зеркальце, немного корма. В детстве все мы немного язычники. Но попугай умирает за сто километров от меня, и мать, позвонив, плачет. О дух благородной птицы, что я мог сделать? Я сказал матери – пусть она бросит тельце в печку. Вечером Один советует мне принести жертвы духу усопшего. Я так и делаю.

Премьер–министр Брагиш по–прежнему не определился, чью сторону поддерживать в развернувшемся конфликте между испанской компанией «Юнион Феноса» и мэрией Кишинева. Он лишает нас возможности похвалить его (в статьях) или отругать (там же): это смотря в чьей газете ты работаешь.

В Братиславе Международная неправительственная организация ОБСЕ провела встречу государств–гарантов, и они обсуждали возможность разрешения приднестровского конфликта мирным путем. Посол России в Молдове говорит мне, что это – «продвижение вперед». Он ничего, этот посол, но на вопрос, что больше всего любит в молдавской кухне (автор вопроса – «Костюм с начинкой из редактора в спирту») отвечает:

— Салат «Шопский» (болгарская кухня – прим. авт.)

И вот пока грузино–молдавские военные отношения расширялись и крепли, пока парламент открывал свой сайт, посвященный выборам, Швеция поддерживала наше стремление в Европейский Союз, пока водит ели маршрутных такси в Кишиневе бастовали из‑за повышения налогов, а боги ласково щурились на нас из‑за облаков, пока пенсионеры только собирались бастовать, а предприятия легкой промышленности добивались десяти процентного прироста производства, — моя кровь сахарилась в жилах. Бр–р-р, я чувствовал, как она становится все гуще, сахаристей, как ромовая подливка к кофейным пирожным. Я даже медленнее ходил, чтобы почувствовать это внутри себя. Я оборвал заусеницу и попробовал свою кровь на вкус. Не так уж и плоха, но сладковата! У меня кружилась голова, я забыл Одина и Атлантиду, политических обозревателей и любовниц. Я знал одно, – сейчас концентрация сладости крови достигнет пика, и я превращусь в огромный комок сахарной ваты, и на меня слетятся осы, а ступни покроются диабетическими язвами.

— Сахар в норме, — сказала мне уборщица в поликлинике – она выдавала листочки с данными анализа, врачей не было.

Какая к черту уборщица, я все‑таки нашел врача, он сказал то же самое, я пошел к главному врачу, и он, стервец этакий, сказал:

— В норме, в норме. Вам бы в доноры.