Ушаков

Чесменская победа поразила всю Европу. Еще несколько месяцев назад жалкая, растрепанная эскадра вызывала презрительную улыбку у морских ведомств Англии, Франции, Испании, Швеции. И вдруг полное уничтожение турецкого флота. Откуда? Как? Кто совершил? Вот тут-то и пошли в ход поиски иностранных капитанов, якобы обеспечивших победу в экспедиции русского флота3. Изгнанный вскоре после Чесмы из русского флота по причине полной безответственности Эльфинстон выдвинул себя на место вершителя победы, не прочь был приписать эту главенствующую роль себе способный командир Самуил Грейг. С размахом, свойственным его характеру, загреб все почести Алексей Орлов. Он получил тогда чин генерал-аншефа, титул «Чесменский» и был награжден высшим военным орденом Св. Георгия первой степени4. Екатерина писала в своем рескрипте на имя Орлова: «Блистая в свете не мнимым блеском, флот наш, под разумным и смелым предводительством Вашим, нанес сей раз чувствительный удар отоманской гордости. Весь свет отдает справедливость, что сия победа приобрела Вам отменную славу и честь. Лаврами покрыты Вы, лаврами покрыта и вся находящаяся при Вас эскадра». На истинного организатора победоносного флота, однако, лавров не хватило. А ведь главным творцом морской победы в Средиземном море был выдающийся русский флотоводец, предшественник Ушакова, славный адмирал Григорий Спиридов5.

...Однако в целом в Петербурге значение победы у Чесмы осознали – устроили пышные торжества, решили ежегодно отмечать праздник Чесменской победы, учредили серебряную медаль на голубой ленте. На медали был изображен горящий турецкий флот и выбито короткое слово – «БЫЛ».

* * *

Чесменская победа выводила Россию в разряд великой морской державы. Она подняла волну патриотизма, вызвала чувство национальной гордости. Правительство считало необходимым закрепить это чувство в монументальном искусстве. Сразу после битвы в 1771 году, не раскачиваясь и не ожидая конечных результатов войны, по проекту архитектора Ринальди в Екатерининском парке Царского Села (Пушкин) приступили к сооружению Чесменской колонны. Двадцатиметровая Большая ростральная колонна, установленная на массивном гранитном пьедестале, была вырублена из олонецкого мрамора и украшена барельефами, связанными с эпизодами битвы. Венчалась она орлом, который разламывал полумесяц. Колонна утверждала идею великой победы русского флота, наполняла гордостью сердца современников. Недаром поэтический гений Пушкина коснулся ее в стихотворении «Воспоминание в Царском Селе».

...окружен волнами,
Над твердой, мшистою скалой
Вознесся памятник. Ширяяся крылами,
Над ним сидит орел младой.
И цепи тяжкие, и стрелы громовые
Вкруг грозного столпа трикратно обвились;
Кругом подножия, шумя, валы седые
В блестящей пене улеглись.

Благословение

Было это или примерилось мичману Федору Ушакову в морозные декабрьские дни 1768 года, никто сказать не может, да и не вспоминал он об этом позднее. Но, наверное, было, ибо не мог он упустить такой славной возможности, чтобы не завернуть, направляясь в Воронеж, к мудрому своему дяде.

Тот уже оставил Саровскую пустынь и стал настоятелем Санаксарского монастыря на Тамбовщине. Было, наверное, ибо память дорогого ему человека привела старого адмирала Ушакова в эти края в конце собственного пути, а его образ жизни тогда: милосердного, богомольного, доброго отшельника – не виделся случайной вехой в конце жизненного пути, а был скорее данью, памятью в честь святого подвижника, позвавшего его на путь долга, великодушия и добродетели.

...Кибитка морского офицера в сумерках остановилась у монастырской стены. Примут ли на ночь глядя? Встретит ли святого отца сегодня? – неуверенно думал мичман, вглядываясь в калитку, из которой неторопливо выходил монах в накинутом поверх рясы тулупе.

– Отец Федор ждет вас в трапезной, – негромко сказал он и, махнув вознице на угол двора, где стояло несколько лошадей, повел мичмана узкими монастырскими коридорами.

В трапезной уже был накрыт стол и вкусно пахло пирогами.

– Сердце весть, Федя, сегодня подало, вот и жду путника, – предупреждая вопросы и расспросы, пророкотал, благословив вошедшего, настоятель.

– Поешь, поговорим, да отдохнешь до утра, а там и в путь, – пригласил жестом племянника сесть такой же неторопливый и внимательный, как прежде, дядя Иван. – Кушай, кушай, у нас тут хорошие мастера. Без разносолов, но вкусно.

Отец Федор посмотрел с удовольствием, как склонился над миской Федя, потер щеки, подержал в руке бороду и сказал без перехода от низкой материи к высокой:

– Ну так что, государыня решила взор к южным морям обратить? На пути Древней Руси выйти? Сие без флота, конечно, не решить. Но надобно бы все делать без спешки, разумно, без насилия, лихоимств, без грабежа, иначе быть беде.