Ушаков

– Сегодня у меня, Федор Федорович, все николаевское общество будет. Милости прошу. Вы у нас никогда не бывали, а мои родственники очень хотят познакомиться.

Ушаков хоть и отнекивался, но понял, что сегодня не побывать у Мордвинова нельзя, обида будет больше, чем в споре из-за кораблей. Да и поговорить, может быть, удастся с офицерами, корабельщиками, петербургскими гостями – время неспокойное, надо знать, надо чувствовать, надо быть готовым к действиям и козням всяким.

Действительно, вечером у дома председательствующего Черноморского адмиралтейского правления было много карет, кибиток, закрытых возков. Из Богоявленска, Спасского и даже из Херсона и Очакова прибыли гости: офицеры и их жены, корабельные мастера, помещики – владельцы обширных нив и нераспаханных земель, местные купцы, французские эмигранты, преподаватели Морского Николаевского корпуса. Мордвинов сам пошел навстречу Ушакову и провел его к столику, где сидело несколько человек.

– Знакомьтесь, вице-адмирал Федор Федорович Ушаков. Генриетта Александровна, моя жена.

Давно уже Ушаков не видел такой заморской красоты. В чем простодушно и признался хозяйке. Та благосклонно согласилась с ним.

– Это мило, господин вице-адмирал, но я и есть англичанка, то есть заморская для вас.

Ушаков знал, конечно, что она англичанка, ведал и то, что от нее, а может, еще и раньше, в период службы на английском флоте, Мордвинов влюбился в британские порядки и был их страстным поклонником.

– Сестры – Елисавета, Анна, – представил хозяин гостей, – брат жены – Фома Александрович Кобле, мадам Гакс, баронесса Боде, граф Александр Иванович Остерман-Толстой, граф Гейден, господин Гамильтон, наш профессор Ливанов, архитектор Де-Волан. Садитесь, господа, – пригласил он вставших. – Сыграем партию в «Фараон». – Остановил отстегивающего кошелек Остермана. – Нет-нет, граф, увольте, вы же знаете, что нынче это строго наказывается – играть за деньги. Я только что из Петербурга. Там новые порядки.

– Похоже, наш император, – удобно располагаясь, заметил Остерман-Толстой, – хочет искоренить сразу все недостатки. Революцию, опоздания на работу, русскую лень, мотовство и вот теперь карты. Как вы думаете, мадам, удастся ему это сделать?

– Не знаю, но следует ли верить тому, что он прекратил борьбу с королевскими душегубами во Франции? Вы только что из Петербурга, Николай Семенович, что там говорят об этом?

Мордвинов раздавал карты и, казалось, полностью был сосредоточен на этой безделице, потом осмотрел сидящих и торжественно сказал:

– Митрополит Платон еще по случаю славной Чесменской битвы у гробницы Петра Великого цесаревичу Павлу предрек, что он не только славу Петрову сохранит, но и умножит. Цесаревич же с детских лет к флоту привязан. Помните, он был назначен в восьмилетнем возрасте генерал-адмиралом, а после прочтения книги господина Ломоносова еще мальчиком требовал отыскать проход через север к Америке, дом инвалидный для старых моряков на Каменном острове устроил и все свое генерал-адмиральское жалованье на его содержание отдал. Так что мы над Российским флотом ныне имеем не только монарха, руководителя, но и испытанного покровителя.

Мадам Гаке слушала невнимательно, кривила губы, нервно перебирала пальцами ожерелье.

– Но правда ли, господин адмирал, как пишут английские газеты... Фома, зачитайте, что написано нынче всем русским послам.

Брат хозяйки надел на нос пенсне и вытащил из кармана кусок газеты.

– Тут написано, что граф Остерман направил всем вашим послам циркуляр, в котором извещал их, что «Россия, будучи в беспрерывной войне с 1756 года, есть поэтому единственная в свете держава, которая находилась 40 лет в несчастном положении истощать свое народонаселение. Человеколюбивое сердце императора Павла не могло отказать любезным его подданным в пренужном и желаемом ими отдохновении». – Фома Кобле поправил пенсне и добавил: – На Европу это произвело тяжелое впечатление. Насколько я знаю, из Англии отзывается эскадра контр-адмирала Макарова. Не так ли?

Мордвинов сосредоточенно думал над картами и не ответил Кобле. Потом обратился к Ушакову:

– Федор Федорович, вот почему вас моряки, низкие служители, так боготворят? Куда ни приедешь, все просят, нам бы под начало адмирала Ушакова. Спуску вы им вроде не даете, изнуряете экзерцициями разными, а они на вас молятся?

Ушаков посмотрел на него испытующе: в чем подвох?

– Никто не молится. Просто я простых служителей за людей чту. Без их действия ни одной победы не одержишь. А их научить надо, упражнения провожу для этого. Уменье знанья прибавляет, больше свободы понимания становится, стараются они больше, как видят, что я об них пекусь. Забота о подчиненном – сие командирская обязанность.