Семенюк спустился в овощехранилище. Старой печи уже не было, Митрич и четверо мальчишек закладывали основание новой. Другие месили в корыте глину, вытаскивали на носилках мусор и обкапывали столбы.
– Вон отсюда! – закричал Семенюк, топнув сапогом.
Все, прекратив работу, уставились на него.
Старик бросил на кирпичи мастерок и выпрямился.
– Чего орёшь?
– Вы мне ответите! Я вам покажу! – Он выбежал из подвала и бегом бросился к конторе.
– Пускай пробежится, – махнул рукой старик, – застоялся.
Спустя час, когда уже заходило солнце, возле овощехранилища остановился газик директора совхоза.
Омарбеков, грузный, тяжёлый, выбрался из машины и прищурившись оглядел рассыпанные по земле овощи.
– Вот, полюбуйтесь, – показал на ребят пальцем Семенюк. – Я им велел огурцы перебирать, а они…
– А сам-то ты где в это время был? – спросил директор.
– Отлучился по делу.
– По какому делу?
Семенюк что-то забубнил. Не слушая его, директор спустился в овощехранилище.
– Здравствуйте, Евсей Митрич, – поздоровался он со стариком. – Не простудитесь тут?
– Ничего. Я разогрелся, – улыбнулся старик. – С ними не замёрзнешь.
Директор осмотрел овощехранилище.
– Сколько кирпича вам надо?
– Да хоть сотни три. Старый тоже в дело пойдёт. Глины надо машины две, крышу обмазать. Течёт.
Директор вышел и закурил, поглядывая на Семенюка.
– Докладную написать? – спросил тот.
– Насчёт чего?
– Насчёт безобразия.
– Напиши, если тебе делать нечего.
Спустя минуту газик исчез в густой дорожной пыли.
Через неделю овощехранилище стало неузнаваемым. Ребята сколотили стеллажи и барьеры. И как раз вовремя: в овощехранилище стали поступать овощи. После того как сложили печь, Виталька и Игорь несколько дней чинили корзины для яблок и винограда. Другие ребята пытались им помочь, но только без толку переводили прутья. От этой работы у Витальки и Игоря нестерпимо болели спины и пальцы, но они решили во что бы то ни стало починить все корзины.
Печка получилась что надо. Семенюк пришёл к Митричу ставить магарыч, но старик его выгнал, и Семенюк выпил водку один. Размахивая пустой бутылкой, ходил по посёлку и, встречая школьников, кричал:
– Молодцы! Орлы! Достойная смена!
Усталый, голодный Виталька пришёл домой и увидел на столе письмо.
Почерк был незнакомый. Обратный адрес – Москва. Виталька осторожно разорвал конверт.
«Дорогой Виталик!
Уже месяц, как мы дома. Дедушка книги тебе отправил, а написать письмо всё никак не соберётся. Пока он был в экспедиции, тут у него накопилась уйма дел.
Я поступила в институт. И теперь уже не школьница, а студентка.
Пока сдавала экзамены, думала только о том, как бы не провалиться. А теперь на меня напала жуткая хандра. Слоняюсь по дому, как лунатик, на книги не хочется смотреть. Села писать тебе письмо и двух слов не могу связать. Просто ужас. Думаю только о тебе, о горах, о нашем озере. Закрою глаза и вижу опрокинутые в воду вершины. Всё это сейчас кажется волшебным сном.
На днях едем на уборочную, куда-то недалеко. А мне бы хотелось приехать к вам, увидеться с тобой, сходить в горы.
Виталик, пришли мне хоть маленький букет эдельвейсов. Они сейчас осенние, но всё равно. Заверни их в бумажную трубку и пришли авиабандеролью. Букет, что я принесла с озера, впопыхах забыла. Но дело не в этом. Я хочу, чтобы ты мне прислал цветы.
Элла».
Все эти дни Виталька всецело был поглощён корзинами, а по вечерам плотничал с отцом. Отец затеял пристроить к дому закрытую веранду, в совхозе ему дали два кубометра списанного горбыля. Горбыль предназначался на дрова, но отец решил его использовать для дела.
Виталька так уставал за день, что не было сил думать о чём-либо, кроме корзин и веранды. Он даже во сне чинил корзины.
Прочитав письмо, Виталька подошёл к окну и посмотрел на горы. Солнце уже уходило. На отроги легли прозрачные тени, и лишь дальние вершины сияли красноватым блеском. Где-то там, далеко-далеко погружалось в глубокую вечернюю мглу горное озеро. Но ничто уже не нарушало первозданного покоя его берегов.
Виталька вспомнил, как в первый же день, едва они разбили палатки, над озером пролетел шумный внезапный ливень. Как потом они с Эллочкой, ошалев от восторга, носились друг за другом по мокрому лугу, по ослепительно ярким травам и цветам.
Как он мог всё это забыть? Виталька словно проснулся. Вспыхнула в памяти яркая горная весна; запахи снега и цветов, синее небо, пустынные альпийские луга.
4
За несколько дней до занятий в школе Анжелика прибежала к Витальке. Вид у неё был какой-то необычный – не то радостный, не то испуганный.
– Виталик, – сказала она, и голос её оборвался. Потом невнятно добавила: – Давай попрощаемся.
Виталька растерянно смотрел на неё. Что он мог сказать? Пожелать ей хорошо учиться? Или благополучно добраться до интерната? Ясно, что она и благополучно доберётся и будет хорошо учиться. Но при чём тут он? Лучше бы и не знать её вовсе, не видеть никогда её глаз. Не было бы сейчас непреодолимого желания перебить всё в доме.