Ущелье дьявола

— Это иногда недурно знать, — продолжал Самуил, — я буду помнить твои слова. Но прежде чем дойти до такой крайности, почему ты не обратишься к Наполеону, раз брат твоей матери был убит в то время, когда служил в его армии? Он обладает похвальным качеством всех великих людей, т. е. умеет награждать тех, кто у него служит. Он, может быть, назначил бы твоей матери пенсию, или дал бы какое-нибудь место, чтобы у нее было чем прожить.

Трихтер гордо поднял голову.

— Я немец, разве я могу обращаться с какой бы то ни было просьбой к тирану Германии?

— Ты немец, это прекрасно, но мне помнится, что ты мне говорил, будто твоя мать — француженка?

— Она действительно француженка.

— В таком случае твои мучения совести несколько преувеличены. Мы после поговорим еще об этом. А пока самая настоятельная забота должна состоять в том, чтобы заплатить твои долги.

— Ах, я давно отказался от этой несбыточной мечты!

— Никогда ни от чего не следует отказываться. Как раз по этому поводу я и пришел поговорить с тобой. Который из твоих кредиторов самый свирепый?

— Ты и представить себе не можешь кто? Ведь это не трактирщик, — отвечал Трихтер. — Трактирщики, те уважают меня, берегут, стараются привлечь к себе, как редкого и удивительного питуха, как трудно достижимый идеал, как потребителя вина, достойного всеобщего поклонения. От моих состязаний они имеют колоссальный барыш, кроме того, вполне естественно, что у меня является масса подражателей. Я создал целую школу пьянства. Не говоря уже о том, какой фурор производит в винном погребе одно только мое присутствие, я служу им приманкой, украшением, роскошью! Один антрепренер по устройству танцевальных вечеров предлагал мне платить по тридцати гульденов в неделю с условием, чтобы я позволил ему напечатать в афишах объявление:

СЕГОДНЯ ТРИХТЕР ПЬЕТ.

Гордость моя не позволила мне принять предложение, но, в сущности, я был польщен. Нет, нет меня преследуют совсем не трактирщики. Самый беспощадный кредитор, это Мюльдорф.

— Портной?

— Он самый. Под тем предлогом, что он уже одевает меня семь лет, а я не заплатил ему еще и за первую пару, этот подлец изводит меня. Первые шесть лет я поступал следующим образом: он, бывало, принесет мне счет, а я, вместо уплаты, заказываю ему тотчас же новый костюм. В последний же год он окончательно отказался одевать меня. Мало того, он нахально преследует меня. Третьего дня я шел мимо его лавки, мерзавец выскочил на улицу и начал выговаривать при всех, что платье, надетое на мне не мое, а его, потому что я за него не заплатил, и даже занес было руку, как бы намереваясь схватить меня за шиворот.

— Неужели он позволил себе так забыться перед студентом? Разве он не знает о привилегиях университета?

— Будь покоен, — сказал Трихтер. — Я так внушительно посмотрел на него, что он живо поджал хвост. Я ему прощаю. Я понимаю ярость этого сангвинического буржуя, который приходит в отчаяние от долгого ожидания уплаты круглой суммы и от неимения возможности даже подать в суд, благодаря существующим университетским законам, запрещающим филистерам оказывать нам кредит. К тому же он не осуществил все-таки своего намерения.

— Однако, он все-таки сделал жест! — вступился Самуил. — Он непременно должен быть наказан!

— Да следовало бы, разумеется, но…

— Что но?… Я ему выношу такой приговор: выдать тебе расписку в погашении твоего долга, продолжать шить на тебя, и, кроме того, для удовлетворения тебя уплатить тебе крупную сумму. Идет?

— Еще бы! Превосходная штука! Но ты на смех говоришь все это?

— А вот увидишь? Дай-ка мне все, что нужно для письма. Трихтер сконфузился и почесал у себя в затылке.

— Ну давай же, скорей! — настаивал Самуил.

— Да вот видишь ли в чем дело, — сказал Трихтер, — у меня нет ни чернил, ни бумаги.

— Так позвони. Все это, наверное, найдется в гостинице.

— Не знаю, ведь это студенческая гостиница. Я, впрочем, никогда не спрашивал ничего этого.

На звонок Трихтера явился мальчик и сбегал за необходимыми предметами.

— Подожди немного, — остановил мальчика Самуил. Он написал:

«Любезный господин Мюльдорф.

Некий друг ваш предупреждает вас о том, что ваш должник, Трихтер, только что получил от матери пятьсот гульденов».

— Ты пишешь Мюльдорфу? — спросил Трихтер.

— Ему самому.

— А что ты пишешь ему?

— Предисловие или, так сказать, вступление к комедии или драме.

— Вот как! — сказал Трихтер, не понимая еще, в чем дело.

Самуил заклеил письмо, написал адрес и дал письмо мальчику.

— Отдайте письмо первому встречному мальчугану, а также и эту монету за комиссию, он передаст письмо, не говоря от кого оно.

Мальчик ушел.

— А ты, Трихтер, отправляйся сию же минуту к Мюльдорфу, — продолжал Самуил.

— Зачем?

— Заказать себе полную обмундировку.

— Так ведь он спросит у меня денег!

— Очевидно, спросит! А ты тогда пошлешь его к черту.

— Гм! Он, чего доброго, не на шутку рассердится, если я приду к нему дразнить его.

— А ты обругаешь его, выведешь из себя.

— Но…