Ущелье дьявола

«Трижды проклятый город!

Так как твои портные дошли до того, что не понимают той чести, которой они удостаиваются, когда сшитому ими платью выпадает счастье облекать грациозные формы студентов.

Так как твои сапожники не довольствуются тем, что кожа их обуви обрисовывает наши благородные ноги.

Так как твои колбасники мечтают для своих свиней об иной доле, чем образование в наших венах той благородной крови, которая служит источником наших благородных мыслей.

Так как вместо того, чтобы платить нам за все это, они желают, чтобы мы сами еще им платили.

То пусть платья их, сапоги, колбасный товар, — все это останется в их собственное пользование! Пусть их скаредность послужит им разорением!

Сукна их обратятся в саван для их счастья. В поисках сбыта для своих товаров они сами принуждены будут истрепать все то количество сапог, которое шло на нас, да еще и жены их будут носить сапоги. Их несъеденные колбасы протухнут, сгниют и сделаются источником чумы.

Плачьте, филистеры, буржуи, купцы! Отныне у вас не будет ни денег, ни радости. Вы больше не будете иметь удовольствия видеть нас проходящими мимо ваших окон, радостных, одетых в разноцветные костюмы, с веселым видом поющих: виваллера! Ночью вы не будете просыпаться от удара булыжников, бросаемых нами в ваши окна. Мы не будем больше целоваться с вашими дочками. Плачьте, буржуи!

Особенно вы, неблагодарные трактирщики, мы унесем с собой всю надежду ваших кошельков. Вы издохнете от голода, благодаря чрезмерному скоплению съестных припасов и лопнете от жажды: мы не станем пить вашего вина!»

С этими словами Трихтер быстро перевернул свой факел и ткнул его в землю, сказав:

«Вместе со светом этого факела я погашаю и жизнь Гейдельберга!»

Остальные девятнадцать студентов, держащие факелы, сделали то же самое и повторили за ним:

«Вместе со светом этого факела я погашаю и жизнь Гейдельберга!»

Наступил мрак.

Погашение факелов послужило сигналом к выступлению. Толпа двинулась и вскоре очутилась на дороге, ведущей к Неккарштейнаху.

Восходящее солнце осветило удивленными лучами эту странную толпу. То было какое-то смешение мужчин, собак, рапир, трубок, топоров, женщин, лошадей и экипажей. Бледнолицые, сонные, растрепанные студенты уносили с собой самые дорогие и необходимые предметы: бутылки с водкой, узелок белья. Не было только книг.

Это было не то эмиграцией, не то переселением.

Но как ни таинственно было организовано бегство, все же оно не скрылось от наблюдательности слуг гостиниц и некоторых встававших рано торговцев. Результатом чего в хвосте шествия обнаружилось появление целой вереницы ручных тележек, переполненных хлебом, мясом, винами и различного рода провизией. Трихтер, шедший впереди всех, обернулся, узнал знакомого содержателя питейного дома и сдержал улыбку удовольствия.

— Вот так маркитанты! — сказал он самым небрежным тоном.

Но, минуту спустя, он уже оставил, неизвестно под каким предлогом иноходца, на которого уселась Шарлотта, пропустил мимо себя всю толпу, подошел к трактирщику, велел налить себе стакан водки, опрокинул его и пустился догонять свою возлюбленную.