Солнце только что закатилось за горой, посылая свои последние розовые лучи в густую листву деревьев. На опушке леса журчал по камням ручеек. Пение тысячи птиц присоединялось к этому веселому журчанию воды.
— Ну, что, нравится вам такое помещение? — сказал Самуил.
— Vivallera! — крикнули студенты.
— Ну и прекрасно. Устраивайтесь же, стелите постели. Молодые люди принялись кто устраивать палатки, кто подвешивать гамаки. По совету Трихтера многие перед отправлением в путь запаслись холстом для палаток. Фрессванст готовился вбивать в землю колья. Но Трихтер остановил его, сказав ему:
— Фрессванст, ты не придерживаешься истории.
— Какой истории? — спросил изумленный Фрессванст.
— Истории Робинзона.
— Что это значит?
— Разве ты не читал, мой милейший фукс, что Робинзон, у которого на его острове не было спальни и кровати, опасаясь диких зверей, не хотел спать на земле, а залез на дерево и устроил себе ложе на ветвях? Я желаю подражать этому великому примеру и эту ночь не буду ложиться, а буду спать на птичий манер.
— А ежели оттуда, сверху-то, свалишься? — спросил обеспокоенный Фрессванст.
— Это докажет только, что любой попугай лучше тебя. Слушай, Фрессванст, тут видишь ли, о чем идет дело. Надо заткнуть рты разным клеветникам и доказать юным поколениям, что мы никогда не бываем пьяны. Лезь, будь спокоен, я тебя привяжу, ты не упадешь.
— Ну ладно, коли так. Тогда я брошу свою палатку.
— Отрекись от нее раз навсегда. Пусть никто не осмелится говорить, что мы никогда не спали в гнезде.
Во время этих веселых приготовлений настала ночь. Бургомистр, которого Самуил пригласил на пунш, прибыл заблаговременно, как раз в ту минуту, когда студенты располагались ужинать на траве. Его прибытие было встречено криками, столь сладостными для его сердца, сколь тяжкими для ушей. Он восхищался и местом, избранным Самуилом, и всеми сооружениями студентов.
— Превосходно, превосходно! — говорил он. — А вы срубили самые лучшие ветви с деревьев и повырывали самые лучшие молодые деревца для шалашей! Отлично придумано, мои юные друзья! В самом деле, отлично придумано.
Ужин был полон оживления и потреблялся с преотменным аппетитом.
Когда ночь уже окончательно наступила, из замка пришли посланные Юлиусом служители. Они принесли два бочонка рома и водки и множество посуды. Их было не видно впотьмах, и им удалось, не будучи видимыми, расставить посуду, наполнить ее ромом и водкой и зажечь. Голубоватое пламя мгновенно вспыхнуло в лесу, бросая свой фантастический свет. Проснувшиеся птички, удивляясь такому раннему наступлению зари, принялись петь.
— Да здравствует Шекспир! — вскричал Трихтер. — Мы очутились в разгар пятого действия «Виндзорских кумушек». Вон и феи танцуют под деревьями. Сейчас появится охотник. Пойдемте, поищем его, друзья мои. Я сразу его узнаю. У него на лбу большие оленьи рога. А, я вижу его. Это — Пфаффендорф.
— Это верно, — сказал толстый бургомистр, очарованный этой деликатной шуткой. Я раньше этого не говорил вам, боясь вас напугать. Но теперь я должен разоблачить свое инкогнито.
— За здоровье охотника! — проревел Трихтер, схватывая громадный кубок.
Это послужило сигналом. Пунш загасили, разлили его по кубкам и стаканам, и вслед за усладой глаз началась услада уст.
Начались возлияния, тосты, песни. Непринужденное веселье воцарилось в группах студентов. Посторонний зритель был бы поражен этой толпой людей, в которой все говорили, но никто не слушал. Пфаффендорф начал уже слегка заикаться и все старался втолковать Трихтеру, что и он сам, старый человек и бургомистр, тоже когда-то был молод. Но Трихтер решительно отказывался этому верить. Это было единственное облачко, затмевавшее блаженство Пфаффендорфа в ту прекрасную ночь. Оно не помешало ему самым сердечным образом пожать руку Трихтеру. После того он почтительно простился с Самуилом и ушел домой. Благополучно ли он дошел туда — этого мы не берем на себя смелости утверждать. Вслед за ним и Юлиус расстался с веселой компанией, которая вернула его к жизни и движению. Когда он прощался с Самуилом, тот спросил его:
— Ну, что же ты доволен, что повидался со старыми друзьями?
— Да, мне кажется, что я воскрес.
— Так до завтра?
— До завтра.
— Ты увидишь, — продолжал Самуил, — я им тут устрою самую блестящую жизнь, самую деятельную, самую полную, о какой они когда-либо грезили. Я хочу показать правительствам, как следует делать народы счастливыми. Ты увидишь!
Самуил проводил Юлиуса несколько шагов. В то время, как они собирались разойтись, им послышался вверху на дереве какой-то шум. Они взглянули вверх и при свете звезд увидали Трихтера, который привязывал Фрессванста. Тот сидел на толстом суку, и Трихтер уже привязал его за шею к стволу дерева.
— Трихтер, — крикнул Самуил, — что ты там делаешь?
— Устраиваю приятелю постель, — сказал Трихтер. Юлиус пошел домой, хохоча во все горло.