Ущелье дьявола. Тысяча и один призрак

— Хорошо! — со смехом сказал Самуил. — Что скажет обвиняемый? — спрашиваете вы. Он, в свою очередь, станет обвинителем, вот и все. Я применю закон возмездия. Ведь если бы я совершил преступление другого характера, кражу или убийство, то я понимал бы самоуверенность моих обвинителей. Я трепетал бы, бежал бы… Но в настоящем случае, о чем идет речь? О вовлечении в соблазн молодой девушки. Ну так что же? Ведь моя мать тоже была вовлечена в соблазн. У меня есть письма, которые доказывают ее сопротивление и преступную настойчивость ее соблазнителя. Разве умерший свидетель не так же силен, как живой? Что касается до этой бутылочки, она, правда, служит уликой против меня. Но она служит уликой и против другого. Кто мешает мне сказать, не стесняясь того, правда это или нет, что я обнаружил состав этого снадобья, анализируя снадобье, которое я нашел в подобной же бутылочке, оставленной соблазнителем у моей матери?

— О, какая гнусная клевета! — вскричал барон.

— А кто вам сказал, что это клевета, и кто может это доказать? — возразил Самуил. — Теперь понимаете ли вы мой способ защиты, барон Гермелинфельд? Я не преступник, я мститель.

Он умолк. Барон, весь потрясенный, с дрожащими руками, с холодным потом, выступившим на его седой голове, хранил молчание.

Торжествующий Самуил продолжал:

— Итак, г-н барон, я жду вызова в суд. Графиня Эбербах, я жду вашего звонка. А пока — до свиданья.

И бросив им это «до свиданья» словно угрозу, он вышел из комнаты, не через тайный ход, а через дверь, которую громко захлопнул за собою.

— Самуил! — крикнул барон. Но тот был уже далеко.

— О, дитя мое! — сказал барон Христине, которая, онемев от ужаса, прижималась к его груди. — Этот Самуил — фатальный человек. Ты видишь, я ничего не могу с ним поделать. Но я сумею тебя защитить. Будь осторожна, никогда не оставайся одна, будь всегда с кем-нибудь. Надо бросить этот замок, весь его осмотреть и перестроить. Будь спокойна, я буду сторожить и охранять тебя.

В это время в коридоре раздались шаги.

— Это идет Юлиус! — воскликнула успокоившаяся Христина.

И в самом деле, в комнату вошел Юлиус.

Глава пятьдесят седьмая Жена и мать

— Милый папа! — сказал Юлиус, обнимая барона. — Мне сказали, что вы уже несколько часов ждете меня, и что меня искали по всему лесу. Но меня там не нашли по той простой причине, что я там вовсе не был. Я по своему обыкновению отправился с ружьем на плече и с книгой в кармане. Но ружье у меня оставалось без дела, потому что я занялся книгой. Отойдя с милю от замка, я уселся на траве, вынул своего Клопштока, да и читал его до вечера. Во мне мечтатель всегда берет верх над охотником. Но вы, должно быть, имеете сообщить мне что-нибудь важное и спешное?

— Увы, да, Юлиус.

— Что же такое? Я вижу, вы очень опечалены.

Барон взглянул на Христину и, казалось, оставался в нерешительности.

— Вас стесняет мое присутствие? — поспешила сказать Христина. — Так я уйду.

— Нет, останься, дитя мое. Ведь у тебя нет недостатка в твердости и решительности, не правда ли?

— Вы меня пугаете, — сказала Христина. — О, я предчувствую какое-то несчастье.

— Ты должна знать, зачем я сюда приехал, — продолжал барон. — Я рассчитываю на твою помощь, чтобы уговорить Юлиуса решиться на то, о чем я хочу его просить.

— Что же я должен сделать? — спросил Юлиус. Барон подал ему письмо.

— Читай вслух, — сказал он.

— Это письмо от дяди Фритца, — сказал Юлиус.

И он прочел следующее письмо, по временам останавливаясь от волнения: