Ущелье дьявола. Тысяча и один призрак

Я оставалась у окна, пока различала дорогу, которая в четверти мили от замка делала поворот и терялась в лесу. Но ночь с каждой минутой становилась непроглядней, и дорога исчезла из вида совсем.

Наконец тревога моя, дойдя до крайней степени, придала мне силы, и так как очевидно было, что вести об обоих братьях я могла получить только в зале, то я спустилась вниз.

Прежде всего я взглянула на Смеранду. По спокойному выражению ее лица было видно, что она не испытывала никаких предчувствий.

Она отдавала обычные приказания относительно ужина, и приборы обоих братьев стояли на своих обычных местах.

Я не могла обратиться к кому-либо с расспросами. К тому же кого бы я могла спросить? Кроме Костаки и Грегориски, никто в замке не говорил на тех двух языках, на которых говорила я.

При малейшем шуме я вздрагивала.

Обычно садились ужинать в девять часов.

Я спустилась в половине девятого. Я не спускала глаз с минутной стрелки, ход которой был почти виден на большом циферблате часов.

Стрелка прошла расстояние в четверть.

Пробило четверть. Раздался мрачный и печальный звон, и стрелка снова тихо задвигалась, и я опять видела, как стрелка с точностью и медленностью компаса проходила расстояние.

Без нескольких минут девять мне показалось, что я услышала топот лошадей на дворе. Смеранда также его услышала и повернула голову к окну, но ночь была слишком темна, чтобы что-нибудь разглядеть.

О, если бы она взглянула на меня в эту минуту, то могла бы отгадать, что происходит в моем сердце!

Слышна была рысь одной только лошади; и это представлялось мне вполне естественным, ведь вернуться мог лишь один всадник. Но кто именно?

Шаги раздались в передней. Шаги эти были медленные, они как бы давили мне на сердце.

Дверь открылась, и на пороге появилась чья-то тень. Сердце мое перестало биться.

Тень приблизилась, и по мере того, как она вступала в круг света, дыхание мое возобновилось.

Я узнала Грегориску.

Он был бледен как смерть. По его виду можно было догадаться, что случилось что-то ужасное.

— Это ты, Костаки? — спросила Смеранда.

— Нет, мать, — сухо ответил Грегориска.

— А, это вы, — сказала она. — И вы заставляете ждать вашу мать?

— Мать, — сказал Грегориска, взглянув на часы, — сейчас только девять.

И действительно, в эту минуту часы пробили девять раз.

— Это правда, — сказала Смеранда. — Но где же ваш брат?

Я невольно подумала, что это тот самый вопрос, который Господь Бог задал Каину.

Грегориска ничего не ответил.

— Никто не видел Костаки? — спросила Смеранда.

— В семь часов, — сказал дворецкий, — князь был на конюшне, сам оседлал свою лошадь и отправился по дороге в Ганго.

В эту минуту глаза мои встретились с глазами Грегориски. Не знаю, было ли так в действительности или то была галлюцинация, но мне показалось, что у него на лбу выступила капля крови.

Я медленно поднесла палец к своему лбу, давая тем самым ему понять, где у него, как мне казалось, пятно.

Грегориска понял меня. Он вынул платок и вытерся.

— Да, да, — прошептала Смеранда, — он, вероятно, встретил медведя или волка и увлекся преследованием. Вот почему дитя заставляет ждать мать. Скажите, Грегориска, где вы его оставили?

— Матушка, — ответил Грегориска твердым, но взволнованным голосом, — мы с братом выехали не вместе.

— Хорошо, — сказала Смеранда. — Пусть подают ужин, садитесь за стол. Да заприте ворота: тот, кто вне дома, пусть там и ночует.

Два первых приказания исполнены были в точности. Смеранда заняла свое место. Грегориска сел по правую ее руку, а я по левую.

Затем слуги вышли, чтобы исполнить третье приказание, то есть закрыть ворота замка.

В эту минуту во дворе послышался шум. Испуганный слуга вошел в залу и сказал:

— Княгиня, лошадь князя Костаки прискакала одна и в крови.

— О, — прошептала, вставая, Смеранда, бледная и грозная, — таким же образом однажды вечером прискакала лошадь его отца.

Я посмотрела на Грегориску — он был не просто бледен, он походил на мертвеца.

Действительно, лошадь князя Копроли прискакала во двор замка вся покрытая кровью, а час спустя слуги нашли и принесли его израненное тело.

Смеранда взяла факел из рук одного из слуг, подошла к двери, открыла ее и вышла во двор.

Трое или четверо слуг едва сдерживали испуганную лошадь и общими усилиями успокаивали ее.

Смеранда подошла к животному, осмотрела кровь, запачкавшую седло, нашла рану на его лбу.

— Костаки дрался лицом к лицу с одним врагом. Ищите, дети, его тело, а потом поищем убийцу.

Так как лошадь прискакала из ворот Ганго, все слуги бросились через эти ворота, и факелы их замелькали в поле и исчезли в лесу, подобно светлячкам, мерцающим в хороший летний вечер.

Смеранда, словно уверенная в том, что поиски не будут продолжительны, оставалась у ворот. Из глаз этой удрученной матери не скатилась ни одна слеза, хотя очевидно было, что она в великом отчаянии.

Грегориска стоял за ней, а я около Грегориски.

Выходя из залы, он хотел было предложить мне свою руку, но не посмел.