Ущелье геенны

Ущелье геенны Давид Шраер-Петров

Лия, Гомер, Исав — вот главные герои моей истории. И хотя имена условны, персонажи вполне реальны. Все, о чем я рассказываю, происходило на моих глазах. То есть я воспроизвожу только то, что видел сам. Я даже не нуждаюсь в воображаемых сценах, которые имели место, но которые я не мог наблюдать. Хотя они, возможно, были еще напряженнее того, что я видел.

История моя — не обыкновенная, а необыкновенная. В духе библейских повествований или древнегреческих трагедий. Потому и взяты имена-символы: Лия, Исав, Гомер.

История, которую я расскажу, началась в восьмидесятые годы в среде евреев-отказников. Нас было много. Говорят, в одной Москве собралось около пятидесяти тысяч. И хотя мы жили в разных районах столицы, на разных улицах, получалось так, что это была большая община евреев, которые задумали вырваться из Совдепии куда угодно: в Израиль, в Америку, в Канаду, в Австралию. Лишь бы не жить там, где евреи бесправны. Мы не хотели, чтобы наши дети росли, женились и заводили детей в такой стране. Нам казалось, что евреи имеют право на другую долю. С одной из таких семей мы сошлись довольно коротко. Его звали Исав, ее Лия. У них был сынишка лет четырех по имени Сид. До подачи документов в ОВИР Исав работал инженером на машиностроительном заводе, один из цехов которого выпускал телескопы для подводных лодок. Исаву отказали в заграничной визе из-за «секретной информации, которой он обладает». Так он и Лия стали отказниками. А с ними и маленький Сид.

Я познакомился сначала с братом Лии — Арамом. Дело в том, что Арам руководил подпольным еврейским театром. Меня пригласили играть в клязьмерском квинтете, который сопровождал спектакли. Я к тому времени потерял работу, а был второй скрипкой в оркестре Театра эстрады. Перебивался я уроками музыки и ночными дежурствами на автомобильной стоянке, а как только выдавалось несколько свободных часов, мчался на репетицию в наш еврейский театр. Кстати, на стоянку меня устроил Исав, у которого было множество знакомств. Такой сумасшедшей жизнью жили тогда отказники: случайные заработки, очереди на прием в ОВИР, бесконечные встречи у кого-то из друзей, и разговоры, разговоры, разговоры о том, как вырваться из Совдепии, как получить выездную визу… Репетиции наши устраивались на разных квартирах и проводились кое-как, потому что труппа никогда не собиралась в полном составе. На этот счет была придумана система замен. Например, со мной приходили жена или сын. Они были искренними поклонниками еврейского андеграундного театра. Иногда кто-нибудь из них заменял меня. Жена играла на рояле. Сын — на гитаре. Так что в квартире, где мы репетировали, кроме актеров, всегда были дублеры и фанаты. Одним из фанатов театра стал Гомер, которому кто-то дал телефон Арама, брата Лии.

История Арама такова: он заканчивал режиссерское отделение Театрального института. Но в последний момент ему не разрешили дипломную постановку. Арам хотел возобновить на сцене спектакль по пьесе Лермонтова «Испанцы». Возобновить в том виде, в каком драму эту играли в Еврейском театре у великого режиссера и актера Михоэлса. Дирекция Театрального института наложила вето на идею Арама. Он же не хотел ставить ничего другого. Дирекция уперлась. Арам не пошел на компромисс, не получил диплома и подал документы на выезд в Израиль. Подал одновременно с сестрой Лией, ее мужем Исавом и маленьким Сидом. Им всем отказали. И вот тогда Араму пришла в голову идея организовать подпольный еврейский театр. Арам стал там режиссером и ведущим актером. Он был создан для сцены. Рослый, с горящими глазами, с мощным голосом, в шапке цыганских кудрей и с курчавой бородой, Арам был рожден, чтобы играть еврейских героев: Бар Кохбу, Иуду Маккавея, Владимира Жаботинского.

Лия достойно выступала в паре с ним: стройная, длинноногая, с нежным, удлиненным, как у Нефертити, лицом, напряженными, чуть вытянутыми губами, красивой грудью и волнующими бедрами. Она любила носить шелковые цветастые платья с глубоким вырезом. Примерно тогда на горизонте нашего подпольного театра появился Гомер.