Ушел и не вернулся

— Завскладом готовой продукции. В рабочую версию вписывается как организатор вывоза «левака».

— А пропал-то кто?

— Начальник сушильного цеха. Работницы его хвалят, дирекция уважает — по ее словам. Больше ничего особенного. Я предупредил жену, что придем поговорить.

— Сегодня?!.. Садист.

Миловидова, впустив их в дом, потерянно топталась, пытаясь наскоро прибраться, заговаривала то об одном, то о другом, то и дело смахивая слезы.

— Извините, что беспорядок, все из рук валится… Хуже всего чувство неизвестности. День и ночь жду: вот сейчас звонок — и войдет Сережа… или что-нибудь сообщат о нем… Скажите, я могу еще на что-то надеяться?

— Конечно. Пока остается неизвестность, остается и надежда, — мягко заверил Пал Палыч.

— Буду надеяться на вас. Наша милиция… у меня даже заявление не приняли… Да еще намекнули, будто он загулял на стороне! Я понимаю, бывает, даже Нефертити муж бросил… Но меня Сережа не бросит!

Томин с любопытством оглядывал внутренность одного из тех жилищ, которые сперва обозвал домишками, а после переименовал в особнячки. Уютно, немного обветшало, но еще постоит. Планировка свидетельствует о безбедном и мирном укладе, когда кухня с отдельным «черным» выходом и просторна — хоть пляши, когда свой погреб, кладовки. На улицу всего три окошка — горница, зато в глубину, в укромность своего двора глядят жилые комнаты — судя по дверям, не меньше пяти. А во дворе банька, сарайчик. Потемну уже шли, но глаза у Томина кошачьи.

— Мы отнюдь не предполагаем, что муж вас бросил, — сказал он, не разобрав, к чему Миловидова приплела Нефертити. — Но случаются недоразумения, ссоры. Нет?

— Никогда! С той минуты, как мы встретились… случайно… познакомились в Ялте… Это была судьба. Сережа переехал сюда. Все говорили: курортный роман непрочный, а мы девять лет прожили душа в душу. Раз его нет, значит, что-то случилось… что-то серьезное… — Ноги ее не держали, она села.

Мужчины тоже.

— Алена Дмитриевна, ваш муж выступал на собрании?

Женщина сквозь слезы кивнула Знаменскому.

— Он располагал достоверными фактами?

— Сережа врать бы не стал никогда.

— Но отчего же он не пришел ко мне? — Тут крылась одна из непонятностей, о которых они с Томиным толковали по дороге.

Миловидова покаянно сложила руки:

— Из-за меня! Это я умолила: без тебя, говорю, разберутся, не зря же из Москвы приехали! Сережа-то не здешний, ему все равно, а я тут выросла, да еще директор Дворца культуры, все в городе знакомые. Знаете, как иные смотрят: сор из избы выносит, кляузник… Не хотелось мне отношения портить, понимаете?

— Ну хорошо. Однако же на собрании он все-таки пошел в открытую!

— Не сдержался, горе мое! Последние дни все переживал, не тех, говорит, проверяют, кого нужно…

— А называл — кого нужно?

— Я, дура, ничего не желала слушать. Меня, говорю, это не касается. А вот и коснулось. — Женщина лила слезы, смахивая их ладонями со щек.

Ни малейшего подозрения в неискренности Миловидовой у Знаменского не возникло. Он думал о том, как трудно в подобном положении настойчиво добиваться от человека нужной тебе информации.

— Постарайтесь успокоиться, Алена Дмитриевна, — попросил менее склонный к деликатности Томин. — Припомните подробно, как все было в четверг.

— Я все помню! — голос женщины обрел твердость. Она достала из комода полотенце, утерла лицо.

— Что-нибудь необычное в поведении мужа вы заметили?

— Утром — нет. А с работы пришел пасмурный. Знаешь, говорит, я сегодня на активе не сдержался. Расскажу потом. И прилег до ужина… Вот там, на софе… Я пошла на кухню. Минут через двадцать позвонил Горобец, позвал Сережу к телефону. И только я начала на стол накрывать, а Сережа уже одетый — в дверях. Придется, говорит, тебе подождать часок… С тех пор и жду…

— А как вы узнали, кто звонит?

— Да трубку-то я сняла, я же слышу, чей голос. Алена, говорит, мужик дома? Я говорю: голова заболела, лежит он. На это, говорит, глубоко наплевать. У меня срочное дело. Он еще в школе первый хам был, проходу мне не давал, И ушел мой Сережа… Ушел и не вернулся! — уткнулась в полотенце, плечи дрожат.

— Крепитесь, Алена Дмитриевна, крепитесь. В котором часу ушел?

— Почти в семь, без нескольких минут.

— Дальше.

— Вечер и ночь я прождала. Наутро чуть свет кинулась к Горобцу. Где, говорю, Сережа? А я, говорит, почем знаю? И матом. Тогда я на фабрику, а там мне как обухом по голове: оказывается, Сережа Горобца-то при всех уличил! У меня руки-ноги отнялись… Я самое плохое думаю. С Горобцом нельзя же ссориться, он, бандит, на все способен!

Валетный чудом не нарвался на Знаменского с Томиным, по распоряжению Зурина отправившись к Миловидовой. Он заботился только, как бы не заметили его входящим к Алене; потому дождался часа, когда темно и пусто. О том же, что кого-то застанет у нее, даже не помышлял. Однако ненароком покосившись на окна (их надо было миновать, чтобы завернуть в калитку к крыльцу), застыл столбом. За тюлевыми занавесками маячили две мужские фигуры! Одну Валетный опознал — следователь. Другая — не поймешь кто.