Уши Джонни Медведя

Мерзкая ночь… Все было окутано зловонным туманом. Он, казалось, прилипал к домам, проникал своими щупальцами всюду. Я прибавил шагу и догнал Алекса.

– Что это было? – спросил я. – О чем это он?

Сначала я подумал, что Алекс мне не ответит. Но он, помолчав, остановился и повернулся ко мне.

– А, черт, ладно! Слушайте! В каждой деревне есть свои аристократы, своя безупречная семья. Ималин и Эми Хокинс – это наши аристократки, старые девы, добрые души. Их отец был конгрессменом. Мне не понравился этот спектакль, Джонни Медведю не следовало делать этого. Ведь они кормят его! И не надо было давать ему виски. Теперь он глаз не будет спускать с их дома… Теперь он знает, что получит за это виски.

– Они ваши родственники? – спросил я.

– Нет, но они… просто они не похожи на других. Их ферма рядом с моей. У них работают китайцы-издольщики. Видите ли, это трудно объяснить. Эти сестры Хокинс – воплощение добропорядочности. Они то самое, о чем мы рассказываем нашим детям, когда хотим… ну, объяснить, какими должны быть хорошие люди.

– Но, – возразил я, – разве Джонни Медведь сказал что-нибудь порочащее их?

– Я не знаю. Я не знаю, что бы это могло значить. Вернее, я кое-что знаю… Ладно! Пошли спать. Я оставил свой «форд» дома. Прогуляюсь пешком.

Он повернулся и исчез в медленно колыхавшемся тумане.

Я отправился к дому миссис Рац. Слышно было, как стучит дизель и скрежещет вгрызающийся в землю большой стальной ковш. Был субботний вечер. На землечерпалке должны были прекратить работу в семь утра и отдыхать все воскресенье, до двенадцати ночи. Ритмичное тарахтенье и звяканье говорили о том, что на землечерпалке все в порядке. Я поднялся по узкой лестнице в свою комнату, лег в постель и некоторое время не гасил света, вглядываясь в выцветшие аляповатые цветы на обоях. Я все думал о двух голосах, которыми говорил Джонни Медведь. Это не было подражанием. Это были подлинные голоса двух женщин. Вспоминая интонации, я представлял себе их: говорящую ледяным тоном Ималин, распухшее от слез лицо Эми. Хотел бы я знать, что расстроило ее? Может быть, просто немолодая женщина изнывает от одиночества? Вряд ли…

Очень уж много страха было в ее голосе. Я уснул, не погасив света, пришлось встать ночью и выключить его.

На следующее утро, часов в восемь, я шагал через болото к землечерпалке. Команда меняла тросы на барабанах. Я проследил за работой и часов в одиннадцать вернулся в Лому. Перед домом миссис Рац сидел в своем «форде» Алекс Хартнелл. Он окликнул меня.

– А я как раз собирался к вам на землечерпалку. Сегодня утром я зарезал двух кур и подумал, не пригласить ли вас пообедать.

Я с радостью принял приглашение. Повар наш, высокий бледный человек, готовил недурно, но в последнее время я чувствовал к нему какую-то неприязнь. Он курил кубинские сигареты, закладывая их в бамбуковый мундштук. Мне не нравилось, как по утрам у него дрожат пальцы. Руки у него были чистые, но очень уж белые, словно обсыпанные мукой. До этого времени я не знал, почему некоторых людей называют мельничной молью…

Я сел в машину рядом с Алексом, и мы поехали вниз по склону холма на юго-запад, к плодородным участкам. Ослепительно сияло солнце. Когда я был маленьким, один мальчишка-католик сказал мне, что солнце всегда светит в воскресенье; хотя бы на мгновение оно выходит из-за туч, потому что славит божий день; мне всегда хотелось проверить, правда ли это.

Машина дребезжа съехала в долину.

– Помните о Хокинсах? – крикнул Алекс.

– Конечно, помню.

Он показал рукой.

– Вот их дом.

Дома почти не было видно за плотной стеной высоких кипарисов. Должно быть, за кипарисами был маленький дворик. Поверх деревьев виднелись только крыша и верхняя часть окон. Дом был выкрашен в рыжевато-коричневый цвет, филенки – в темно-коричневый; эта комбинация цветов в большом ходу в Калифорнии – так окрашивают там железнодорожные станции, школьные здания. В кипарисовой стене, посередине и сбоку, были плетневые калитки. За домом, позади живой изгороди, стоял амбар. Изгородь была аккуратно подстрижена. Она казалась неимоверно толстой и густой.

– Такая изгородь защитит от любого ветра, – сказал Алекс.

– Но не от Джонни Медведя.

Он помрачнел и показал на побеленный известкой домик, стоявший на отшибе в поле.

– Вон там живут китайцы-издольщики. Хорошие работники. Жаль, что у меня нет таких.

В это время из-за угла изгороди выехала на дорогу двухместная коляска. Запряженная в нее серая лошадь была стара, но хорошо ухожена. Коляска блестела, упряжь была начищена. На шорах виднелись большие серебряные буквы «X».

– А вот и они, – сказал Алекс. – Едут в церковь.