Уши торчком, нос пятачком!

Даже с волчьим слухом едва разобрала ее ответ. Что за безумие? Почему мне толком никто, кроме Добровольского, не отвечает? Просто зло уже разбирает от такого отношения, чувствую себя разменной монетой, пешкой. Поэтому резко высказала:

- Я знаю, что у меня другой отец. И что есть старший брат или сестра! Почему ты не говорила об этом? И где они?

Все, накипело. Неприятно, когда тебя все норовят использовать вслепую. Даже маме уже не доверяешь - скверное чувство.

Родительница неожиданно застонала.

- Так и знала, что он все тебе расскажет. И не скажу, что эти знания для тебя благо, - она грустно вздохнула. - У волков так бывает, что не всегда самец в состоянии защитить свою пару и общее потомство. Бывают слабые и больные волки. Увы, твой... ваш отец не мог. И это стоило мне многого. У тебя был брат, но он... погиб. Его загрызли еще волчонком. И ради того, чтобы уберечь от этой участи тебя, мне пришлось поступиться многим. Это было моим условием - твоя жизнь... Вот только все это лишило меня и возможности влиять на ситуацию. И сейчас не позволяет открыться тебе. Но умоляю, Лена, убегай с территории бурых! А лучше вообще с территории волков. Медведи - это лучший вариант! И Добровольский! Обяжи его защищать тебя.

- Но... почему? – потрясенно выдохнула я. – Из-за чего такие сложности со мной?

- У медведей, - шепнула мама, поднимаясь и вновь надевая очки. - Я не могу дать тебе ответ, но там ты его найдешь. Убегай, пока не стало слишком поздно.

- Но бои... - в недоумении обратилась к маме, прежде чем она отвернулась, чтобы уйти. - Как я убегу?

- Бои… - лишенная возможности видеть выражение ее глаз, поразилась обреченности в голосе. - Я думаю, вы сможете их пережить. Сделаю все для этого. Но потом - не оставайся здесь. Если у них... не получится и в этот раз, то можно ожидать любые крайности. Ради такого куша. Фирсановы - гнусная порода.

- А я? - шепнула скорее для себя.

- Ты - нет! - мама даже приостановилась на миг, расслышав мой шепот. - Ты - Волконская.

Минут пятнадцать сидела, уставившись вслед давно скрывшейся из вида маме. Волконские? Никогда не слышала о такой семье. А волков было не так уж много. К примеру, в клане бурых семь больших семей, семь фамилий. И в остальных примерно столько же, разве что у белых поменьше. Там на весь клан три изначальные семьи, да и те, как известно, потомки одного предка. Альбинизм - это же своего рода болезнь, генетическая аномалия. Вот только в данном случае он привел к одновременному усилению ряда характерных волчьих признаков, сделав своих носителей совершеннее.

«Странно, а как вообще возникли белые? - кажется, впервые задумалась я. - Для того чтобы рецессивный - белый окрас настолько закрепился, что стал неизменным и доминирующим при скрещивании с любой парой, да еще произошло закрепление и других особенностей на генетическом уровне, нужна как минимум... долгая изоляция. И почему была война с белыми? (Об этом периоде волчьей истории не очень-то распространялись.) Иначе не появился бы этот нелепый договор с диким условием, из-за которого теперь весь сыр-бор».

- Лена? - кашлянул рядом Добровольский, вырывая из плена мыслей, странных мыслей. Лучше было бы думать о том, что посоветовала мама, но... разум отказывался обдумывать настолько дикие мысли. И волчица неожиданно «взбрыкнула» внутри: еще не набегалась, вволю не наигралась, чтобы о щенках думать. Тем более что, может, и кто-то лучше подвернется?..

«Эк ее бросает из крайности в крайность! - успела подумать я, поймав последнюю мысль, прежде чем переключилась на Андрея. - Не зря, видимо, говорят, что во время течки волчиц тянет на самые неожиданные «авантюры»».

Но не зря белый все эти дни учил и показывал личным примером, что мы все же не животные и наша задача подавлять подспудные звериные порывы и управлять своими эмоциями. Поэтому, задавив в зародыше чувство раздражения (мы с Андреем в «одной лодке», а это важнее взбалмошного сумасбродства моего зверя!), спокойно спросила:

- Все слышал? - вопрос был из разряда риторических. Добровольский ожидаемо кивнул.

Я встала, размышляя о том, в состоянии ли он что-либо мне сейчас пояснить.

Пока рядом с Андреем шла к машине, не думала вообще ни о чем. Взгляд скользил по спешащим домой людям, следил за медленно наступающими сумерками, за светлыми прядками волос мужчины, изредка под действием легкого ветерка взмывавшими вверх. В голове была пустота, в душе предчувствие чего-то... сокрушительного. Не знаю почему, возможно из-за странной перемены в Андрее или из-за ощущаемой сейчас в нем скованности, но я уже не хотела задавать вопросы. Малодушно и безответственно. И все равно знала, что придется. Вряд ли после сообщения об отце и брате меня сможет что-то пронять... Впрочем, кто знает?

В квартиру мы не поехали. Поняла это, когда Добровольский свернул на загородное шоссе. И все молча, не посоветовавшись со мной и не размениваясь на пояснения. Разговору быть! Приехали к речке.