– Жизнь меряется не длиной, – изрек я, – а наполнением. Возвращаемся, нас ждет машина. Или ты хочешь, чтобы и мы не успели?
Она выбежала из дома с такой скоростью, словно на ней горело платье. Когда я подошел к машине, она уже смирненькая рядом с креслом водителя, руки на голых коленях, взгляд вперед, вылитая монашка. Мотор тихонько заурчал, я снял с ручника и разрешил машине везти нас по проселку в направлении автострады.
– Везде застой, – прошептала она потерянно, – деградация… все превратились в мыслящие растения, но и тогда страдают, потому что корни повреждают почву… И только вы, земляне, отважно и беспечно идете дальше. Как? Как вам это удается?
Я угрюмо промолчал. Пока что еще держимся, но многие не решаются на действие, ибо невинные дети с чугунными слезинками швыряют их на чашу весов с такой силой, что трясется земля. А также наливается странной силой этот непостижимый бред, как «а кто решать будет?», «а судьи кто?». И вот уже наши богатыри: Муромец, Супермен, Бэтмен, Зигфрид, Роланд и тысячи-тысячи других – сидят в паутине, не решаясь сделать движение. Их едят вши, по ним ползают черви и гусеницы, но зато о них неграмотные поселяне говорят, что были сильными, а теперь стали умными. Правда, говорят с брезгливым уважением, детей не подпускают близко, чтобы не стали такими же… мудрыми.
– Тогда понимаю, – пробормотал я, – почему у нас в стране, вообще на планете, столько несуразицы… Кто, как не инопланетяне, придумали такие дикости, что ни в одни земные ворота… я говорю о демократии, непротивлении злу насилием, политкорректности, всеобщих выборах, долларе… Черт, много вы тут дров наломали, идиоты с высшим образованием!
Она пробормотала виновато:
– Но вы все равно устояли.
– Ничего себе, устояли!
– Ты бы видел, до чего эта демократия довела нас! Мы к ней позже пришли, потому и падение было… с более высокой горы. И куда болезненнее.
По обе стороны проплывали зеленые поля, все расчерчено на абсолютно ровные квадратики, индивидуалисты проклятые, нет на вас колхозов. В синем небе парит жаворонок, как он сюда залетел, перебежчик проклятый, гад, даже птицам нельзя доверять.
Я взглянул на часы, сказал веселее:
– Не хнычь, прорвемся. Забудь о цивилизации, думай о своем домике. Надеюсь, те умники, что состряпали для нас твое наследство, что-нибудь придумали поумнее. Мы явимся и постараемся понять, что же хотят из-под нас.
По сторонам все пока нормально, машины попадаются редко, это не улицы большого города, где сплошной поток в любое время суток. Время от времени обгоняем сверкающие новенькие машины молодоженов, вместительные бьюики семейных пар с детьми. Даже суровые джипы всякий раз остаются позади, ибо едут по-европейски, а я по-русски, что значит, на предупреждающие знаки обращаю внимания не больше, чем… ну, чем у нас комильфо.
Торкесса забеспокоилась, указала глазами на огромный грузовик зловеще черного цвета. Тот прет, как и мы, нарушая правила обгона, превышая скорость, но я отмахнулся:
– Он уже занят.
– Кем?
– Видишь красный опель?
– Да, я там видела милую такую пару. Наверное, недавно поженились…
– Так вот этот грузовик охотится за ними, – сообщил я.
– Охотится?
– Да. Не знаю, то ли столкнуть с обочины возжелал, то ли пугает, я заскучал и не досмотрел, какие-то потуги на психологизм, а я сторонник экшена… и вообще люблю погони и мордобои… когда не меня бьют, понятно. Это так приятно, когда бьют, так успокаивает! Мол, что в сравнении с этими убийствами вопли моего шефа, что пригрозил всего лишь уволить, когда сплошь и рядом бросают в яму с крокодилами, под асфальтовый каток, стреляют, сжигают, расчленяют, топят в кислоте…
Еще час двигались на приличной скорости по добротному полотну шоссе, я начал смутно тревожиться, не одной дорогой жив человек, вот уже скоро полдень, а ничего не произошло, это опасно, значит, вот-вот стрясется что-то огромное, а я, как Поликрат, предпочел бы отвести беду, теряя что-нить по мелочам, ну там корабли в бурю, армию или даже дорогой перстень.