Ушкуйники Дмитрия Донского. Спецназ Древней Руси

Поновляев подъехал вплоть к замолчавшему вдруг краснобаю:

– Узнаешь?

Тот и рот в изумлении открыл:

– Миша!

Великий князь не умедлил принять Данилу Пронского. Обняв, прищурился лукаво:

– Привел за собою Бегича на нашу голову! Что и деять-то теперь, не ведаю.

– Как что деять, брате? Бить!

– Это ты славно сказал – бить! – Дмитрий осерьезневшими глазами глянул в лицо Даниле. – Да не просто бить, а разбить дозела, в муку истолочь поганскую силу!

– На переправе будем сечь ордынцев? – Пронский в свой черед вопрошающе воззрился на великого князя.

– Ну, иссечем их сколько-нибудь в реке, а остальные в степь уйдут невережены? Не годится сие! Не старопрежни нынче годы. Будем ворога не отражать, а поражать! Пустим ордынцев на сю сторону и место оставим на полчище, чтоб раздавить вражью силу!

– Выдюжим, брате?

– Выдюжим и осилим! В победу верю крепко. Сам с большим полком в лице стану. Андрей Полоцкий – славный воитель, в батюшку Ольгерда, – с правой руки будет. Тебе же, Данила, место – слева от большого полка. Уж не обессудь, что не набольшим туда ставлю. Там воеводою боярин Назар Кучаков – да ты знаешь его, поди, – тоже в ратном деле вельми искусен. Не обидишься?

Пронский в ответ даже рукою протестующе замахал:

– Что ты, Дмитрий Иваныч! Рать – она что скакун добрый – узду должна чуять. За один-то день то содеять никак немочно. А уж когда рать с воеводою с полслова друг дружку начнут понимать, тогда только воинские дела и вершить. Да вот хоть у меня давеча под Пронском…

Князь Данила поведал о нежданной помочи поновляевской дружины, которая со своим воеводою – как един кулак, едина могуча воля.

Дмитрий выслушал со вниманием, переспросил, как‑де звать старшого, просветлел ликом:

– А ведь я, поди, выручника твоего знаю. Хоть и по заочью, да не худо! Бренок, вели сюда созвать князь-Данилы спасителя.

Бренок, до того молча внимавший княжеской беседе, встрепенулся готовно:

– Он здесь, у шатра твоего.

Добавил, усмехнувшись:

– С Горским не наговорятся никак.

– Созови обоих.

Поновляева Дмитрий встретил приветливо. Пальцем вначале погрозил шутливо: знаю, мол, ведаю про досюльные ушкуйные дела, да уж ладно, пусть не будет быль молодцу в укор. Потом снял с руки тяжелый перстень:

– Дарю жуковиньем сим за прежнюю службу и на будущую!

– Спасибо, княже, за щедрый поминок! – Миша поклонился. – Только вот неладно начал я нынче службу ту.

– Как так?

– Да шел с нами из Орды вельяминовский холуй – поп Григорий. Вельми злонравен и хитер тот поп. Подпоил я его, чтоб уведать, с чем послан на Русь тот соглядатай.

– И что же?

– А то, что на жизнь твою злоумышляет он, княже. Коим же образом злобесие то учинить готовится – доподлинно не вызнал. Думал с собою приволочь, стеречь наказал, да вывернулся он в смятне, ровно вьюн. Плеснул в лицо Степану Калике из скляницы зелье какое-то – мало глаза не выжег – да и утек. Только по зелью тому сужу – не отравителем ли тайным пришел он по твою душу, княже?

– По душу мою и без вельяминского попа охотников хватает! – хмуро усмехнулся Дмитрий. – Где ж он теперь обретается?

– А где б ни обретался, найдем! Из-под земли сыщем! Прикажи, княже! – шагнул вперед Горский.

– Будет и волку на холку! Чаю я, обретешь ты, Петро, того попа, ежели Бегича завтра добьем. Готовьтесь к битве!

А битва близилась. На всем в эту ночь, казалось, лежал гнетущий ее отпечаток. Зловещим казался даже мирный горьковатый дым тьмочисленных костров, опоясавших в одночасье ставший вражеским противоположный берег. Хоть и знали русичи древнюю ордынскую хитрость – зажигать на ночевке лишние костры, дабы устрашить супротивника неисчислимостью войска, но и у храбров сжимались сердца, когда взглядывали они в заречную сторону. На русском берегу огня не вздували, ели сухомятью, да не больно-то и лез кусок в горло при виде вражьих кострищ, коих не больше ли, чем звезд на высоком августовском небе. Кто сравнит-сосчитает? А кто и хотел бы то сдеять, все едино не сможет: знобкой пеленою укутал с полночи и небо, и реку густой туман. Самая пора русалкам-водяницам на берег выходить, счастья искать. Берегись, богатырь! Дашь такой красавице зарок, и не любиться тебе вовек с иными жонками. А нарушишь клятву – сгибнешь, зачахнешь. Зато покуда верен слову, обережет тебя водяница от вражьего меча, отведет и стрелу, и копье. Многие ли отвергнут ныне русалочьи объятья, многим ли выпадет счастье уцелеть на завтрашней рати? Неисповедимы, Господи, пути твои!