Ушкуйники против Золотой Орды. На острие меча

Нижний Новгород медленно, но с упорством и настойчивостью обрастал каменными стенами. Они шли вправо и влево от Дмитровской башни, поднимаясь на десять аршин [36]: неприступные, как казалось строителям и нижегородцам. С возведением каменного кремля Дмитрий Константинович не спешил: дело это хлопотное и денежное. Серебро, взятое в походе на булгар, истаяло быстро, незаметно растрачено и то, что было собрано в качестве выхода — благо в Орде началась очередная замятня и никому из ханов не было дела до улуса Джучи. Правда, до великого князя нижегородского доходили слухи, что хан Махмуд-Булак вышел на правобережье Волги у волока, но особого значения этой вести Дмитрий Константинович не придал. Оставив княжество на своего сына Василия, со всем семейством великий князь отправился в Переяславль на смотрины. Евдокия, к великой радости, разрешилась очередной беременностью, подарив Дмитрию московскому третьего сына. Назвали княжича Юрием.

Ночью князя Кирдяпу разбудил воевода Данила Петрович Скоба. Когда Василий взбодрился ото сна холодной ключевой водой, воевода доложил: — Из-под Мурома пришел дозор с вестью: в Нижний идет посол Сарай-ака.

— Чей посол?

— Хана Махмуд-Булака, государь.

— Чего хочет?

— Поди, скажет, — рассудил Данило Петрович. — Хотя я и так знаю: одно надобно татарам — серебро! Чем больше, тем лучше…

— Где же его взять? Казна пуста…

— А не платить!

— Как не платить? — изумился князь Василий.

— Не платить, и все тут. Великий князь Дмитрий от кого ярлык получил? От хана Невруза, а ноне в Сарай-Берке сидит хан Азиз. Ему и выход.

— Можно и так, — согласился князь Василий. — А только татар-то полторы тысячи. Много бед наделать могут. Нижнего не дадим, а вот округу опустошить могут. И еще одно меня тревожит: в степи моровая язва опять объявилась. Как бы те татары нам ее не принесли: там уж ни стены, ни сила воинская не спасут.

— А чего им в Нижнем-то делать? Встретим подале от города, да положим всех, — рубанул рукой, словно мечом, Данила Петрович. — Ратников для такого дела достанет: и конных, и пеших…

— Когда ждать басурман?

— Идут неспешно. Коли нигде не задержатся, то завтра к вечеру появятся.

— С восходом поднимай дружинников, да пошли гонца тотчас в Городец, пусть князь Борис шлет дружину!

Рать расположили полукругом от Волги, знали, что иного пути у татар быть не может, да и дозоры отслеживали их приближение.

Как и предполагал воевода, татары появились ближе к вечеру. Шли не торопясь, заводные лошади и обоз пылили следом. А так как арбы были пусты, то в их намерениях не приходилось сомневаться.

Как только татары минули прибрежную березовую рощу, отход им закрыла конная городецкая дружина. Завидев полосу дружинников и княжеский стяг, татары насторожились, подобрались, начали стягиваться к центру, а когда позади послышался лошадиный топот, Сарай-ака, выхватив саблю, указал на дружинников. Следуя приказу, нукеры, горяча лошадей криками, устремились вперед. Туча стрел встретила их на подступах, а кожаные куртки и небольшие круглые щиты, обтянутые воловьей кожей, явились лишь малой преградой для жалящих тело наконечников. Татары не ожидали нападения, и потому их зброя находилась в обозе.

Завязнув в рядах княжеских ратников, татары тем не менее усиливали натиск, пытаясь прорваться, и не упредили удара городецкой конницы. Битва превратилась в избиение. Лишь Сарай-ака и его охранники, не принимавшие участие в битве и не обнажившие оружия, остались живы. Князь Василий Кирдяпа приказал отвести пленных в город.

— Татар-то надо бы разоружить, — заикнулся было нижегородский тысяцкий Дмитрий Михайлович Боброк-Волынец, но князь, одурманенный легкой победой, лишь махнул рукой.

— На паперти храма Благолепного Преображения приму меч от ханского посла. Пусть туда и ведут полон, — крикнул князь и поскакал в город.

Татары не выказали ни малейшего несогласия, когда им приказали сойти с лошадей и идти пешком, ведя в поводу коней. Лишь ханский посол остался в седле, да и тот не то чтобы спокойно, даже равнодушно взирал на ликующих нижегородцев, заполонивших улицы города. Когда же пленников проводили мимо владыческого двора, Сарай-ака что-то крикнул, и татары-охраны, обнажив мечи и сабли, бросились на ближайших дружинников. Не ожидая нападения, те почти не оказали сопротивления и полегли тут же, на глазах изумленных горожан. Татары, освободившись, заскочили на владычный двор и заперли ворота. Когда об этом доложили князю Василию, тот рассвирепел:

— Позор на мою голову! — кричал он. — Как отцу сказать об этом? Засмеет ведь! Всех! Всех под корень! Никого не жалеть!

Пока притащили дубовое бревно, штурмовые лестницы, татары расположились на крышах владычного дома и хозяйственных постройках и оттуда метали стрелы в зазевавшихся дружинников.

На шум на крыльцо владычного дома вышел епископ Дионисий. Увидев во дворе мечущихся лошадей, татар, пускающих стрелы, занимающиеся огнем крыши соседних домов, он все понял.

— Остановитесь! — вскричал он. — Именем Господа нашего, остановитесь! Не проливайте крови!