Ушли клоуны, пришли слезы…

Они шли против ветра, несколько наклонившись вперед, и он по-прежнему обнимал ее за плечи. Они покачивались — ветер словно силился оторвать их друг от друга. И постоянно чередовались светлые, освещенные солнцем полосы и тень. На некотором отдалении за ними незаметно следовали два человека.

Вот они остановились перед одной из ниш во внешней стене церкви. За железной решеткой на земле лежал каменный свиток.

В ПАМЯТЬ О ЖЕРТВАХ ВОЙНЫ И ПОЧТИ ПОЛНОМ РАЗРУШЕНИИ ГОРОДА БРАЙЗАХА В 1945 ГОДУ.

ИЗ СТРАДАНИЙ ЕГО ЛЮДЕЙ ВЫРОСЛО СТРЕМЛЕНИЕ К ОБЪЕДИНЕНИЮ ЕВРОПЫ КАК ВКЛАДУ В ДЕЛО МИРА.

Да, подумала Норма, 1945 год. Сколько людей говорили мне, что первые послевоенные годы были лучшими в их жизни. Алвин постоянно возвращается к ним: к этим годам голода, развалин, холода и нищеты — и великих надежд. Тогда, говорит Алвин, все жили надеждами, да еще какими! Нацистская чума канула в вечность. Все в это искренне верили. И они выжили. Они были молоды тогда, те, кто об этом рассказывает, так молоды! И вот, думали, пришло их время, и они были исполнены неодолимой решимости построить новый мир, более совершенный, более справедливый, мир без нужды и страха, мир без войн. То были чудесные годы, говорит Алвин. Ибо все люди были бедны, и все были богаты, неизмеримо богаты — доброй волей. Как и те, подумала Норма, которые возродили этот монастырь из руин.

— Двадцать минут давно прошли! Давайте возвращаться! — громко, — перекрикивая ветер, — проговорил Барски.

Норма кивнула. И сегодня люди хотят мира, думала она, идя рядом с Барски к наемной машине. Во всем мире люди хотят этого. Но у них нет власти. Я знакома со многими, кто ею обладает. А с некоторыми мне очень скоро предстоит познакомиться.

28

— Позвольте спросить вас, почему вообще атомное оружие такое важное? — вежливо спросила маленькая девочка. — Ведь если вы будете вооружаться, вы постараетесь, чтобы что-то случилось. Вы говорите, будто хотите мира, а сами вооружаетесь и вооружаетесь.

— Все люди на земле приходятся друг другу братьями и сестрами, пускай даже дальними-предальними. И я не понимаю, почему тогда они ну нисколько друг другу не доверяют. Почему так вышло, что никто друг другу не верит, — и оружия становится больше и больше? — сказала другая маленькая девочка.

Около двухсот детей собралось в берлинской церкви Вознесения, а напротив них на скамейке сидело шестеро взрослых: пятеро мужчин и женщина. Родители стояли вдоль стен.

Это происходило в восьмиугольной церкви, построенной архитектором Айерманом, которая встала рядом с развалинами старой церкви императора Вильгельма. Развалины эти призваны были служить вечным напоминанием о войне и ее ужасах. Войдя в новую церковь, прихожанин оказывался перед высоким алтарем, который прожектора подсвечивали золотистым светом, а на нем самом горело двенадцать свечей в высоких подсвечниках. Перед стеклянной стенкой из темно-синих прозрачных пластинок, напоминавшей огромную решетку, над алтарем невесомо парила позолоченная фигура Христа с распростертыми руками. Напротив нее, на высоте метров пяти, помещались хоры с органом; наверх вели две боковые лестницы. Все прожекторы были включены — «Мир в кадре» снимал эту встречу для вечерних передач.

Еля, в своем любимом голубом платье, громко воскликнула:

— Если даже и нужно вооружаться, то достаточно столько атомного оружия, чтобы разгромить своего противника. Больше-то зачем? Эти деньги могли бы пойти на помощь другим… Если страну один раз разрушить — хуже ничего не придумаешь! Разве можно ее разрушить несколько раз?

Девочки и мальчики громко захлопали.

Худощавый мужчина, Роберт Ханзен из комиссии бундестага по обороне, проговорил с улыбкой:

— В мире есть сейчас пятьдесят тысяч атомных боеголовок, и это, конечно, гораздо больше, чем требуется, я с вами совершенно согласен. Поэтому-то мы и стараемся в Женеве, в Вене, в Стокгольме, на самых разных конференциях это число уменьшить. Да, но весь вопрос в доверии. Можем ли мы поверить людям, живущим по ту сторону стены, что они и впредь позволят нам жить в мире и согласии? Если бы я знал это наверняка, от вооружений можно было бы отказаться.

Норма стояла рядом с Барски и Вестеном у стены церкви. Свой кассетник она включила с самого начала. На ней были белые брюки и белый блейзер. Вестен был по своему обыкновению в высшей степени элегантен: светлый костюм с рубашкой и галстуком, подобранными в тон, на манжетах вышиты его инициалы, а запонки — из старинных монет. Барски тоже был в блейзере. Сегодня четверг, 25 сентября 1986 года, 11.20 утра. А встретились они накануне в отеле «Кемпински». Еля первый раз летела в самолете и волновалась невероятно. Это состояние не покидало ее и сегодня.

Маленький мальчик, стоявший за спиной Ели, крикнул:

— Почему люди не хотят замечать, что оружия слишком много? Почему они рвутся воевать?

И опять дети захлопали.