Ушли клоуны, пришли слезы…

— Отлично помню, фрау Десмонд. Вы спросили меня, какая тоска меня гложет.

— А вы ответили, что не можете ничего толком объяснить.

— Я действительно не мог. Вы сами видите — после всего того, что услышали от господина Вестена.

— После того как вы побывали в Висбадене и узнали практически то же самое, что господин Вестен в Бонне, вас по-прежнему что-то гнетет? — спросила Норма.

— Да, гнетет. Конечно. Но вот уже несколько минут вовсе не с той ужасной силой, как прежде.

— Несколько минут?

— После того как господин Вестен заговорил о нашей общей вине и о том, что до высшей справедливости так же далеко, как до Луны, — сказал Сондерсен, — у меня словно глаза открылись. Я потрясен. Фашизма я не помню. Но я всегда считал неубедительными слова канцлера о «благодати позднего рождения». Мне вспомнилась библейская притча о голубях: отцы ели их, а сыновья зубы обломали. Конечно, мы, родившиеся позже, не виноваты ни в нравственном, ни в правовом смысле. Но на нас особая ответственность, доставшаяся нам по вине отцов. Народ, без сопротивления терпевший массовые убийства и дважды за полвека развязывавший войны, должен нести свой крест. Наступили новые времена, мы стремимся к примирению. Но Освенцим из истории не вычеркнешь. Мы, наши дети и внуки ответственны за то, чтобы подобные ужасы никогда не повторялись. Мы никогда не должны забывать о нашей вине, никогда. За то, что у нас появились молодые нацисты, за то, что у нас и у наших братьев на Востоке понатыкали ракетных установок, за то, что общее политическое развитие с сорок пятого года пошло столь постыдным путем, — за все это мы тоже должны быть «благодарны» фюреру. Вы даже не догадываетесь, господин Вестен, как сильно повлияли на меня ваши слова о долгах прошлого.

— Я был уверен, что вы меня поймете.

— Теперь мне ясно, — сказал Сондерсен, — почему кто-то исподволь ограничивал мои возможности раскрыть преступление и разоблачить убийц. Другого не дано. Не знаю, сможем ли мы избежать худшего. Все, что в наших силах, — это по возможности уменьшить вероятность будущей катастрофы. Я не устану бороться за справедливость. Господин Вестен прекрасно объяснил, что такое высшая справедливость и в чем ее самоценность. Спасибо вам, господин Вестен!

— Да будет вам! — сказал Вестен.

— Нет, благодарность моя безгранична, — возразил Сондерсен. — Потому что теперь я могу делать свое дело, не испытывая больше чувства ярости, гнева — и полнейшего бессилия. Надо на все смотреть открытыми глазами. Теперь я понял это. И мне немного легче.

Некоторое время все молчали.

— Мы говорили о людях из специальных групп, — сказала наконец Норма. — Чем они занимаются? Можете привести примеры?

— Маленький пример, пожалуйста. — Сондерсен достал из ящика письменного стола фотографию. — Вам она что-нибудь говорит?

Это был снимок девушки, брюнетки с большими глазами, очень миловидной. На ней было много косметики, легкое платье с глубоким вырезом и разрезами по бокам до бедер.

— Это женщина с Репербана, — сразу узнала Норма.

— Которая села в мою машину, — добавил Барски.

— Да, проститутка, которая преградила вам путь и хотела соблазнить, но удрала, когда появилась машина с моими людьми, — кивнул Сондерсен. — Только никакая она не шлюха, и соблазнять вас не собиралась, и не удирала при виде моих людей.

— Откуда у вас снимок? — спросила Норма.

— Снял один из моих сотрудников. Для отчета. Видите, эта особа как раз собралась убегать.

— Она и убежала. Второй ваш сотрудник — за ней, но упустил, — сказала Норма. — Объяснил нам, что она исчезла в переулке борделей и схватить ее поэтому не удалось.

— Он не имел права схватить ее, — сказал Сондерсен.

— Почему это? — спросил Барски.

— Потому что она член спецгруппы, — сказал Сондерсен. Взял зажигалку, щелкнул, поджег фотографию и опустил в пепельницу, а потом раздавил пепел тупым концом карандаша. — Когда вы видели ее, на ней был парик и она размалевалась как кукла. При встрече вы бы ее не узнали. Это поляроидный снимок. Вы, доктор Барски, как будто бы жаловались на то, что охранявшие вас люди прибыли слишком поздно?

— Да, жаловался.

— Они нарочно задержались. Они не имели права помешать ей выполнять свою задачу.

— Какую еще задачу? — спросила Норма.

— Спасти вам жизнь, — ответил Сондерсен.

8

— Что-о? Что-о?

— Я сам узнал только сейчас, побывав в Висбадене. То, что сделала эта женщина, нельзя даже назвать типичным заданием. Обычно члены спецгруппы занимаются куда более сложными вопросами.

— Каким же образом она спасла мне жизнь? — спросила Норма.

— Помните тот вечер, когда вы вместе с доктором Барски поехали в «Атлантик», тот самый вечер, когда он рассказал вам обо всем, что произошло в институте?

— Еще бы.

— У вас была репортерская сумка, как и сегодня. С диктофоном, камерой и всем прочим.

— Да, и что?

— Вы оставили сумку в машине доктора Барски на стоянке перед отелем.

— Да, потому что я просил фрау Десмонд не записывать нашу беседу, — вставил Барски.