Ушли клоуны, пришли слезы…

Магнитофон, подключенный к телефонному аппарату, был включен. Сондерсен с Нормой сидели напротив Барски, обратившись в слух.

— С вашей дочерью обращаются хорошо. Ей не на что жаловаться. Мы требуем выдать нам плату из главного компьютера. И код к ней. А потом еще кое-что потребуется. Если вы передадите нам все точно в срок, мы вашу девочку отпустим. Если нет — убьем. Мы не блефуем. Вспомните о цирке и семействе Гельхорн.

— Я хочу поговорить с моей дочкой.

— Вы получите возможность убедиться, что она жива. Вскоре я перезвоню вам. Можете спокойно отправляться домой. Мы вас везде достанем. Передайте вашему господину Сондерсену, что если он хоть пальцем пошевелит, вашей дочери не жить. Немедленно передайте.

И в трубке щелкнуло — незнакомец положил трубку. Кассета магнитофона автоматически остановилась. Барски поднял глаза на Сондерсена.

— Я просто не имею права… — начал тот.

Но Барски не дал ему договорить:

— Вы ничего не предпримите! Ничего! Я требую! Это мой ребенок! Это мой ребенок! Вот и все!

Сондерсен промолчал.

— Вот и все! — выкрикнул Барски.

Снова телефонный звонок. Мужской голос:

— Господин Сондерсен?

— Да, я.

— Ничего не вышло. Слишком короткий разговор.

— Спасибо, Хельмерс. — Сондерсен встал, набрал номер телефона специальной комиссии в полицейском управлении и сказал:

— Говорит Сондерсен. Впредь до моих дальнейших указаний прекратить розыск и ничего не предпринимать! Они грозятся убить ребенка. — Очевидно, его собеседник на другом конце провода что-то возразил, потому что Сондерсен вдруг заорал на него: — Сидите и не шевелитесь! Ничего не предпринимайте, слышите! Это приказ.

Барски пригласил в кабинет Эли Каплана, Александру Гордон и Такахито Сасаки, позвонил Вестену в «Атлантик» и попросил его приехать. Бывший министр появился около девятнадцати часов. За исключением Сасаки, все присутствующие высказались за то, чтобы Барски выдал плату вместе с кодом.

— Я думаю, думаю. И еще ничего сообразить не могу, — сказала Александра. — Ведь если ты ее вырвешь, ты разрушишь все, что нами сделано. А тогда зачем им код?

— Что попусту горевать, — сказал Сасаки. — Совершенно ясно, что информацию они получат так или иначе.

Четыре с половиной часа спустя, за час до полуночи, они все еще сидели вместе и пытались переубедить Сасаки, требовавшего решительных действий. Телефон больше не звонил.

В ноль часов тридцать семь минут Александра Гордон потеряла сознание.

Барски вызвал из терапии врача, который сделал Александре укол. Оглядев всех присутствующих, терапевт сказал:

— Вы все готовы. Примите таблетки и постарайтесь полежать, отдохнуть.

— Вот уж нет, — сразу отказался Барски. — Я транквилизаторов не принимаю. Надо, чтобы мысль работала четко.

— Примешь ты таблетки или не примешь, голова у тебя работать все равно не будет, — сказал врач. — Если не повезет, дело может затянуться на несколько дней. Отдаешь себе отчет? К тому времени все вы рехнетесь. Вот. Я принес вам кое-какие снадобья. Не смейтесь. Мой тебе совет: ляг, постарайся уснуть. Это я тебе как врач и товарищ говорю. И не только тебе, Ян, а всем. Лучше всего дома, в своей постели. И ты, Ян, не колотись. Если эта скотина позвонит сюда, я тебя сразу вызову.

— Ваш коллега прав, — сказал Сондерсен. — В моей жизни это не первый случай подобного рода. Все по домам! Фрау Десмонд! Может быть, вам стоит остаться здесь вместе с доктором Барски?

— Да, — сказала Норма. — Ян, пойдем! Я остаюсь в клинике. И прими таблетку! Мы все примем. Пожалуйста, прими!

Барски взял лекарство, которое протянул ему врач, проглотил и запил водой.

— А Миле дай две таблетки, — сказал врач. — И в восемь утра еще две. Ей будет необходимо. — Кивнув всем, он вышел.

— Выходит, мы абсолютно бессильны, — сказал Сасаки.

— Да, надеяться нам не на что, — сказала Александра. — Нет, сдурела я, что ли, — будем надеяться, что Еля спасется.

Каплан бегал по кабинету, как тигр в клетке.

— Проклятье, — сдавленно проговорил он. — Не может быть, чтобы никакого выхода не было.

— Выхода нет, Эли, — сказал Сасаки.

— Выход всегда отыщется, — упрямо проговорил израильтянин. — Надо только найти его.

Алвин Вестен встал и пошатнулся.

— Господин министр! — подбежал к нему Каплан. — Вам нехорошо?

— На воздух! — сказал старик. — Мне нечем дышать. Проводите меня, пожалуйста!

Петра Штайнбах села на кровати, услышав в коридоре чьи-то шаги. В ее комнате в инфекционном отделении загорелся свет.

— Эли! — поразилась Петра. — Что ты здесь делаешь?

Каплан прошел к ней через шлюз. Он был сейчас в защитном костюме.

— Не сердись на меня, Петра, что я разбудил тебя в такую пору. Мне очень нужно с тобой поговорить.

Для начала он начал убирать со стола на подоконник эскизы, чертежи, выкройки, газеты и журналы. Петра спрыгнула с постели и в ночной рубашке подбежала к нему:

— Что ты такое делаешь? Мне все это завтра утром понадобится. Ты все перепутал, как я теперь разберусь! Обалдел ты, что ли, Эли!

— Когда-то это был стол Тома, — сказал он.

— Да, и что с того? Когда это было?