Ушли клоуны, пришли слезы…

Ну, Кандер завел свою шарманку, подумала Норма. Осознать, кто ты и зачем ты? Что такое человек? Почему он так создан? Каждый несчастен по-своему…

— Я считаю, этим все и объясняется: почему сделанного не переделаешь, не исправишь и не улучшишь, почему никто не знает, зачем он явился на белый свет и почему все происходит так, а не иначе. Да?

— Скорее всего, Йенс, — сказала Норма.

Сил моих нет возражать ему, подумала она.

— Только по этой причине мы и миримся с нашей жизнью, — продолжал Кандер. — Потому что стоит нам вопреки воле ангела узнать хоть крохи правды, как мы сразу о ней забываем. Потому что мы не извлекаем никаких уроков ни из чего. Ни из чего!

— Что-то в этом есть, — кивнула Норма.

А у меня такое чувство, подумала она, что с годами многие из нас все глубже и тоньше постигают ужасающую правду жизни. Во всяком случае, я могу это сказать о себе.

— И тогда остается вопрос необыкновенной важности. — Худощавый мужчина, сидевший за письменным столом напротив Нормы, даже повысил голос: — Зачем мы вообще живем? Зачем все эти муки, если мы не способны ни поумнеть, ни стать приличными людьми, чуть более дружелюбными и менее озлобленными? Почему, Норма? Почему?

— Ай, Йенс, я тоже этого не знаю, — проговорила Норма с тоской. — Но неужели ты не можешь думать ни о чем другом? Не можешь перестать мучить себя и других?

— Нет, — ответил он обиженным тоном. — Чего не могу, того не могу.

— Ты сам себя губишь, дружок, — сказала Норма. — Это чистой воды безумие. Успокойся! Всем известно, что мы живем в собачьем мире. И ты не в силах ничего изменить. И я тоже. Никто не в силах!

— Но ведь мы просто обязаны что-то делать, Норма! — простонал он. — Иначе зачем мы живем?

— Да не знаю я, Господи ты Боже мой! — выкрикнула Норма, сама устыдившись своей внезапной истеричности. — Извини, Йенс, я не хотела тебя обидеть. Ты, конечно, прав.

У каждого свой пунктик, подумала она. Он желает знать, кто он такой, хочет улучшить этот мир. А для меня главное — докопаться, кто убил моего сына. Каждый зациклен на своем. Но ведь Йенс долгие годы был репортером, как и я. И каждый день нос к носу сталкивался с жизнью без всяких прикрас. Как он сохранил свою наивность и простодушие?

— Перестань, Йенс, — проговорила она резко. — Перестань заниматься самоедством. Не то еще свихнешься.

Он опустил голову и долго молчал.

— Не обижайся, — сказал он наконец. — Ты же знаешь, я зануда.

— Ты мой друг, — улыбнулась Норма. — Скажешь ты мне или нет, друг дорогой, зачем ты меня пригласил?

Кандер встал и принялся ходить по кабинету взад-вперед.

— Если помнишь, у нас из «Мира в кадре» пропал весь материал о похоронах профессора Гельхорна и его семьи.

Норма не сводила с него глаз.

— С тех пор нас постоянно навещают полицейские чины. Все они имеют вид big boss,[31] Сондерсен тоже наведывался. Ты с ним, конечно, знакома.

— Да. Я ему эту историю и рассказала.

— Так я и думал. Но ни он, ни его люди у нас ничего не разнюхали.

— Знаю.

— Ну да, а теперь выясняется, что то же самое случилось в Париже.

Черные глаза Нормы сузились.

— Что еще случилось в Париже? И где?

— На обеих крупнейших телестудиях, «Премьер шен» и «Теле-2». Мы, европейские репортеры, почти все знакомы между собой, сама понимаешь. Мой старинный приятель Ален Перье работает на «Премьер шен» в таком же отделе, как и наш. Вчера вечером он позвонил мне. Не сюда, по домашнему телефону. У них, мол, случилось то же самое, что и у нас. В «Теле-2» тоже. Пропали пленка и кассеты.

— Какая такая пленка?

— Ну, для вечерней передачи теленовостей.

— И кошке понятно. С каким материалом, я тебя спрашиваю?

— Тебе что-нибудь говорит название фирмы «Евроген?»

— Да, — Норма тяжело поднялась со стула и тоже прошлась по кабинету.

«Евроген» — ведь об этой фирме упоминал Барски. На память мне пока жаловаться не приходится, подумала Норма. У них работает этот Патрик Рено, которому бедолага Том Штайнбах, уже больной, собирался передать всю документацию о последних опытах группы Гельхорна.

— Итак, «Евроген?» — напомнила она.

— У них неприятности. Да еще какие! Несколько месяцев они помалкивали, а потом кто-то не выдержал и устроил скандал. Ничего не попишешь, пришлось им созвать пресс-конференцию. Образовали комиссию для проверки всех фактов. Набежала куча журналистов. Задавали самые немыслимые вопросы. Пресс-конференцию снимали команды с «Премьер шен» и «Теле-2». И через час с небольшим весь материал исчез и в «Теле-2», и в «Премьер шен». Все французские воскресные выпуски только об этом и трубили. А сегодня, особенно, сказал Ален. Ты еще не слышала?

— Когда? Я только приехала в редакцию, как позвонил ты.

— Возьми «Фигаро», «Матэн» и прочее. Огромные анонсы: «Правительство пытается прикрыть преступников. Оно позволило похитить пленку».

— Господи ты Боже мой! Что у них там в «Еврогене» стряслось?