Ушма

Я с той поры Настюкова особенно зауважал. Он то на болотах часто ночевал, и всё один преимущественно. Такой уж он человек. Ни под кого подстраиваться не любит. Сам дом строит, сам участок обрабатывает, сам по лесу гуляет. Жена на дачу нос особо не кажет: не очень ей места наши нравятся, а дети так и вовсе, как подросли так в полный в отказ. Не поедем, говорят, мы в Шатуру эту вашу больше никогда. Ну и не ездят. Понять можно — болота… Вот он и справляется сам, как умеет. По-простому. Борща наварит ведро на неделю, да макарон кастрюлю большущую, и порядок. А на следующую неделю — щи и гречка… Раньше он ещё верши ставил, на карася, но потом бросил — бобров развелось кругом много, заплывают внутрь и тонут. Раз, говорит, пришёл верши проверять, так во всех пяти бобрята мёртвые… С тех пор он их не ставит, всё больше по грибы да ягоды. Хотя ружьишко у него имеется. Одноствольное, 16 калибра. И патронов прилично. Он его под диваном прячет. Иногда на уток с ним ходит, но стрелок он скверный, ни разу не попал. А мне не даёт — мал ещё… Да я, между прочим, из лука своего лучше чем он из ружья стреляю. Вырасту, выкуплю у него ружьё его. Всё равно оно нигде не зарегистрировано, а для дачи в самый раз.

Меня если на болота отпускают, так только с Настюковым. Он по всем тропкам хоть с закрытыми глазами пройти может, не заплутает, не оступится. Ну и расскажет про всякое, без этого никак. Есть у него одна история жуткая, про хозяйку здешнюю, ведьму болотную. Я как в первый раз её услышал, так не то что в лес ходить боялся, купаться неделю на озеро не ходил. Потом полегчало немного, но всё равно как про неё слышу, всё аж сжимается. Собственно это и не история даже, а так, пугалка местная — не то сказка, не то легенда. Только Настюков так образно рассказывает всегда, что всё в душу западает. Ну и эта запала, будь она не ладна…

У Анюты всё иначе. «Другой типаж». Её послушать, так никуда особо и идти то человеку не надо. Ни в дома заброшенные, ни в подземелья укромные, ни на кладбища старинные. Все чудища и так рядом бродят, даже звать их не нужно. Знай себе смотри внимательно, да только украдкой, чтоб не попасться, а то несдобровать… Она и рассказывает по другому, не как Настюков. Тот всех показывает обязательно: хоть лешего, хоть кочергу. «Настюков имени Чехова» — отец его называет. Помню, в последний раз, он нам рассказывал, как крокодил с удавом борется. Так в образ вжился, что даже стол нам в хозблоке опрокинул. Хорошо самовар к тому времени остыл уже… Он и в жизни такой, чуть что — уже на взводе, глаза горят, в первых рядах. Я, говорит, коммунист! В 1945 два раза на фронт сбегал, да слава богу не взяли, совсем ещё мальчишка был. А брата старшего взяли. Так и сгинул он, ни ответа ни привета. Словно и не было человека. Только сестра и осталась у него. В калининград уехала. Пишет иногда, к себе зовёт, но он ни в какую.

Анюта таких кривляний не любит. Ей костюмы да декорации не нужны. Она всегда спокойно рассказывает, будто гипнотизирует. Сядет напротив тебя, платье на коленочках не спеша разгладит, волосы на затылке двумя руками поправит, пылинку с пальцев смахнёт, а потом только начинает. Говорит негромко, размерено, иногда почти шепчет. Вроде и не рассказывает, а так, болтает о пустяках разных. То да сё, но только тон у неё сразу другой, не спутаешь, это я быстро заприметил. Точно струна натянутая в темноте гудит, а кто трогает её непонятно…

И вот болтает она так, болтает, в глаза не смотрит, журчит как вода, а уже жутко становится, а она и не начала ещё. Потом вдруг глянет на тебя, глазищами своими огромными, и начинает рассказывать, вкрадчиво так, бережно, слова словно карты перед собой раскладывает, будто и нет никого, будто одна она сидит, да сама с пустотой болтает. О том, какие сырники замечательные сегодня утром ей мама приготовила… Очень вкусные, особенно с клубничным вареньем… Мама редко варенье варит, но зато уж как берётся, так просто пальчики оближешь… Она 6 штук съела и ещё бы смогла, да не выспалась… Почему?.. Дети мертвые опять ночью приходили… У неё из окна всех не видно, только одного, но если на веранду выйти, то не спутаешь… Фонарь то от них не близко, забор и калитка в тени получается, но там они все стоят, если приглядеться… Кто постарше, кто помладше… Сколько?.. Не знаю сколько… Всех не видать… Может десять, а может и пятьдесят… Ночь же… Я занавеску то не трогаю на веранде, чтоб они меня не увидали и стою тихонько… И они стоят, не шевелятся… Только глаз не нужно отводить… Отведёшь — исчезнут… А потом опять появятся… Только уже не там, где были…