Усилитель жизни

Почти забытое чувство ревности вынырнуло откуда-то и прошило его раскаленной иглой. Потом Антон, видимо, на какое-то время опять впал в спасительный ступор и пропустил то, что она говорила в это время. А ей, видимо, захотелось выговориться или что-то объяснить. Когда нормальное восприятие вернулось, оказалось, что Юля рассказывает:

– … мы ездили с друзьями прошлым летом на море. Жили в палатке на диком пляже недалеко от Туапсе. Там замечательно было – море, рядом чистая речка, и никого. То есть почти никого – было еще несколько таких же палаток неподалеку. Кто-то приезжал, кто-то уезжал. Однажды появился один новый парень, пришел к нам в гости, ну и потом… в общем… я с ним переспала. Сама не знаю, что меня толкнуло. Один раз, и все. А утром встала, вышла из палатки… и так мне почему-то тошно сделалось… не могу передать… так тоскливо… вот.

Антон вяло глядел вниз на свои руки и дальше, на грязноватый пол.

– Так это… не первый был? – наконец зачем-то выдавил он из себя.

– Нет. То есть да… ну, не первый. Вообще-то… глупо у меня это все сейчас получается. Я же тебе раньше рассказывала – меня родители воспитывали так, что, в общем, как у них, должна быть одна любовь на всю жизнь.

– Да, помню, ты говорила, – медленно выговорил Антон. Он еще тогда начал понимать, что на эту роль предназначен не он. Ну, и кто же тогда?

– И был сначала… один человек, – продолжала Юля. – Я в него влюбилась. По-настоящему. Встречалась с ним больше двух лет. А потом… – ее голос начал помимо воли делаться нервно-раздраженным, – одним словом, он перестал быть для меня единственным и идеальным. Да вообще-то… раньше надо было понять. Не был он никакой идеальный, вообще раздолбай был по жизни! – Юля, кажется, даже ногой притопнула. – С ним надо было все время нянчиться, помогать ему постоянно, нос вытирать… И сколько я с ним не возилась, все было бесполезно. Не могла я больше! Ну и… вот так.

– Да… – Антон не знал, что еще сказать или спросить. Он вдруг понял, почему его романтическое объяснение трехлетней давности так загадочно окончилось ничем. И еще он понял, что Юле, кажется, можно даже посочувствовать. Было похоже, что, хотя опыта и поклонников у нее куда больше, чем у Антона, ее отношения с мужчинами ныне в основном сводятся к не имеющим продолжения и ничего не оставляющим после себя эпизодам вроде этого, на море.

Но сил на сочувствие у Антона не было. Он сам, получается, был одним из этих поклонников, и притом не самым важным. Так, во всяком случае, ему казалось, хотя Юля могла думать и по-другому. И сейчас не было на свете человека несчастнее его. Вопросы иссякли, и единственным желанием опять сделалось отключиться и вообще… не быть. Ничего не воспринимать и ни о чем не думать.

Юля сидела, опустив голову. Несколько раз она бросала на него быстрые взгляды исподлобья. Кажется, глаза ее подозрительно блестели, но Антону было все равно. Не думать… не воспринимать… не быть.

Прошло неизвестное количество времени. Поезд замедлил ход, в окнах поплыли огни вокзала. Москва. Немногочисленные пассажиры стали подниматься с мест и двигаться к выходам. Они тоже встали. Потом Антон нечувствительно оказался у спуска в подземный переход. Юле было вниз, в метро, а Антон жил недалеко от вокзала и мог дойти пешком.

– Если хочешь, ты меня не провожай, – сказала она сочувственно. – А то можешь потом обратно на метро не успеть. Я папе позвоню, он меня встретит.

Антон, сгорбившись, тупо смотрел куда-то в сторону. Действительно, зачем. Все бессмысленно. Соберись, внезапно подумал он. Хоть напоследок соберись, скажи что-нибудь. Он как-то со скрипом распрямился и посмотрел на нее.

– I’ll be back – сказал он по-английски.

– I hope – серьезно ответила она.

***

На самом деле, историческая фраза Шварцнеггера-Терминатора выскочила у Антона сама по себе. Назавтра, кое-как придя в себя, он решил – нет уж, теперь точно никогда. Не как раньше. Совсем. Надо заняться чем-то другим.

Все и вправду шло к тому, что надо заняться чем-то другим. Учеба в университете заканчивалась. Антон, с первого курса работавший в лаборатории и успевший полюбить занятия наукой, довольно быстро понял, что в нынешней России молодому человеку прожить этим практически невозможно. Разве только ты уже «звезда», получил хороший западный грант на исследования, а для работы тебе достаточно карандаша и бумага. Но он звездой не был, а был биофизиком по диплому, который скоро должен был получить, и программистом по факту. Причем программист из него был получше, чем биолог: с компьютерами и алгоритмами он управлялся куда успешнее, чем с формулами и теоретическими объяснениями. Впрочем, его научного руководителя, «шефа», такое положение совершенно устраивало, поскольку наука, которой они занимались, называлась биоинформатика.