Катя обхватывает себя руками, но дрожь в теле не унимается. Она думает о том, что этот нож со следами чьей-то ДНК на нем может быть отличной уликой против настоящего убийцы. Потом – о том, что ей он совершенно не нужен, что она никуда его не понесет, потому что мифическая психопатка вряд ли придет с повинной, а с такой уликой на руках первым претендентом на увлекательную поездку в СИЗО будет сама Катя. Она встает, поднимает нож, кладет его в несколько бумажных салфеток Zewa и затем полученное упаковывает в полиэтиленовый пакет, и тонкий, незаметный нож превращается в толстый сверток.
На улице довольно темно, и Катя с опаской поглядывает вокруг. Ее посещает горячий, бескомпромиссный прилив страха, и она резко переходит на бег, добегает до мусорного контейнера, расположение которого узнала днем, швыряет в него сверток и убегает обратно. Ее мысли сплелись в клубок, и кто-то сильно потянул за несколько его ниток, и все, о чем она думает, настолько плотно соседствует друг с другом, что ей не сосредоточиться ни на чем, кроме возвращения в спальню и падения обратно на кровать. Она пытается сосредоточиться на том, что теперь на нее, по крайней мере, не повесят ничего лишнего, даже если кто-то решит покопаться в мусоре и найдет окровавленный нож, что, впрочем, вряд ли произойдет.
Решает открыть почту снова, чтобы прочитать второе сообщение.
Катя понимает, что дальше терпеть это не может. Смесь страха и ненависти детонирует в ней, и она принимается набирать ответное сообщения, периодически промахиваясь мимо кнопок, стирая написанное и набирая заново. Конечно, думает она обрывочно, набирая текст, никто и не узнает о том, что нож у нее вообще был, документальных улик не будет. Но эта дрянь хочет подействовать на нервы, думает Катя, эта дрянь хочет подвести жертву своего террора к нервному срыву, и ей это здорово удается. Вот только что еще она выкинет? И когда доберется до самой Кати? И не пора ли ее остановить?