- Господи, - стонет Катя и хлопком закрывает крышку ноутбука.
Она не хочет отвечать, потому что знает, что психам, подобным этому - или этой, - что-то доказывать бесполезно. В тексте – сплошные намеки, и идти с ним куда-либо выглядит все также бессмысленно. Катя хочет думать, что это всего лишь уродливые бессмысленные шутки, и что кроме этих писем никто ничего не делает. С другой стороны, понимает она, упоминание конкретного убийства что-то да значит. Но почему этот кто-то пишет именно ей? И что появилось раньше – публикация фотографий трупа в интернете или знание этого больного автора писем об убийстве?
Катя пытается расставить в голове все эти и многие другие вопросы и утверждения, но выдержка, скопленная за период относительного спокойствия, покидает ее, как песок из разбитых песочных часов, и она срывается.
Собирает все необходимое, чтобы уехать на дачу. Ей необходимо оторваться от всего происходящего. Она боится преследования с чьей-то стороны. Не понимает, серьезны ли эти угрозы. Не понимает, почему ей так противно в последнее время даже выходить из дома. Не понимает, откуда мелкие нервные срывы, аккумулирующие заряд для крупного. Не понимает, чего, на самом деле, хочет.
- Тетя Даша, ты на даче сегодня?
- Нет, милая, я не поехала, завтра дела еще в городе.
- Мне бы…
Катя запинается, словно бы забыв все слова, что знала всю жизнь.
- Что такое? Что у тебя стряслось, Катюша?
- Я нормально. Я просто хотела бы поехать, все-таки.
- Да какие проблемы-то? Забери ключи и…
- Хорошо, я скоро буду. Спасибо.
Катя материт себя за столь грубый тон, но на другой она сейчас не решилась бы, потому что это потребовало бы усилий, несовместимых с тем остатком самоконтроля, что у нее еще есть. Тетю явно обеспокоили ее тон и манера речи. Но с этим уже ничего не поделать.