Ускользающая метафора

Что же было в декабре?

– Взятие Нанкина? – припомнил я.

– Именно. Нанкинская резня. После ожесточенных боев японская армия оккупировала Нанкин и устроила там массовые убийства. Убивали как во время сражения, так и после него. У японской армии не было возможности держать пленных, и солдаты приканчивали многих сдавшихся в плен, а с ними – и простых горожан. Сколько на самом деле было убитых, ученые спорят до сих пор, но, во всяком случае, ясно одно: жертвами тех событий стали тысячи мирных жителей, это трудно замалчивать. Некоторые считают, что китайцев погибло свыше четырехсот тысяч, некоторые – что не более ста. Но какая уже, в самом деле, разница – четыреста или сто?

Спросил бы что полегче. Я поинтересовался:

– В декабре пал Нанкин, убили много людей. А какое отношение это имеет к венской жизни Томохико Амады?

– Как раз к этому я и подхожу, – сказал Мэнсики. – В ноябре 1936 года был заключен Антикоминтерновский пакт – соглашение между Японией и Германией по обороне от коммунизма. В результате Япония и Германия установили явные союзнические отношения. От Вены до Нанкина очень далеко, поэтому японско-китайская война, вероятно, в европейской прессе особо не освещалась. Однако, по правде говоря, в том бою за Нанкин простым солдатом участвовал младший брат Амады Томохико – Цугухико. Его призвали на службу и отправили в действующую армию. Было ему в ту пору двадцать лет. Студент Токийской музыкальной школы – ныне это музыкальный факультет Токийского университета искусств. Он изучал фортепьяно.

– Вот это странно! Насколько мне известно, в то время студентов еще освобождали от воинской повинности, – сказал я.

– Вы правы. Студентам давали отсрочку до окончания вуза. Однако почему Цугухико Амаду призвали и отправили в Китай, неизвестно. Так или иначе, в июне 37-го его призвали, и до июня следующего года он числился рядовым в учебной части при 6-й дивизии, которая базировалась в Кумамото. Жил-то он в Токио, а свидетельство о рождении ему выписали в Кумамото, вот его и направили в 6-ю дивизию. Запись об этом сохранилась в документах. И вот после курса молодого бойца его перебросили на континент в Китай, где он участвовал в декабрьском захвате Нанкина. После демобилизации в июне следующего года он восстановился в институте…

Я молча ждал продолжение рассказа.

– Однако вскоре после демобилизации и восстановления в институте Цугухико Амада свел счеты с жизнью. Домашние обнаружили его на чердаке мертвым, с перерезанными венами. Случилось это в конце лета.

На чердаке перерезал себе вены?

– Конец лета 38-го?.. Выходит, когда младший брат покончил с собой на чердаке, Томохико Амада еще стажировался в Вене? – уточнил я.

– Да. И в Японию на похороны он не поехал. Самолеты в те времена летали не часто, и ехать можно было только железной дорогой – ну, или плыть морем. Поэтому к похоронам младшего брата он все равно никак бы не успел.

– Господин Мэнсики, вы полагаете, что между самоубийством младшего брата и участием Томохико Амады в венском покушении примерно в то же время есть какая-то связь?

– Может, есть, а может – и нет, – ответил Мэнсики. – В любом случае это из области домыслов. Я лишь сообщаю вам факты, выясненные в нашем историческом расследовании.

– А у Томохико Амады были другие братья и сестры?

– Был старший брат. Томохико Амада – второй сын в семье. Три брата. Умерший Цугухико был младшим. Его самоубийство, чтобы не навлечь ни на кого позор, огласке не предали. Шестая дивизия Кумамото прославилась как неустрашимое и отважное подразделение. Если узнают, что демобилизованный герой, едва успев вернуться с поля боя, покончил с собой, – как его родные будут смотреть в глаза людям? Но, как вам известно, людская молва что морская волна.

Я поблагодарил Мэнсики за информацию. Но какой в ней смысл, я пока что не понимал.

– Постараюсь разузнать подробнее, – сказал Мэнсики. – Что-нибудь выяснится – дам знать.

– Буду признателен.

– Тогда – до воскресенья. Загляну к вам после обеда, – сказал Мэнсики. – И провожу ту парочку к себе, покажу им вашу картину. Ведь вы, я надеюсь, не против?

– Нет, конечно. Картина теперь ваша, и вам самому решать, кому ее показывать, а кому нет.

Мэнсики немного помолчал – будто подбирал самые подходящие слова. Затем, словно бы оставив эту затею, произнес:

– Признаться, я иногда вам завидую.

Завидует? Он – мне?

Я понятия не имел, что он хотел этим сказать. Даже представить себе не мог, что Мэнсики может мне в чем-то завидовать. У него есть все, у меня – ничего.

– И в чем же вы мне завидуете? – поинтересовался я.

– Вы-то сами наверняка не завидуете никому? – задал мне встречный вопрос тот.

Помедлив и немного подумав, я ответил:

– Да, пожалуй, – до сих пор никому не завидовал.

– Это я и имел в виду.

Но у меня при этом нет даже Юдзу, – подумал я. – Ее теперь обнимает какой-то другой мужчина.

Порой я ощущал себя брошенным на краю света – но даже при этом никогда и никому я не завидовал. Что ж мне теперь, считать себя странным?