Ускользающая метафора

Вторую половину того воскресенья я был пасмурен, как само небо в тот день – тихий, подернутый дымкой, даже без ветра. Немного почитал, немного послушал музыку, немного позанимался на кухне стряпней, но что бы ни делал – никак не мог сосредоточиться на чем-то одном. Все шло к тому, что сам этот день закончится ни так, ни сяк. Что поделать? Я набрал ванну и долго сидел, отмокая в горячей воде. Одно за другим вспоминал длинные фамилии персонажей «Бесов» Достоевского. Припомнил семерых, включая Кириллова. Не знаю, почему, но еще со школы я легко запоминал имена героев из старых русских романов. Пора перечитать «Бесов». Я человек свободный, времени у меня хоть отбавляй. Никаких особых дел нет – чем не идеальные условия для чтения русских романов?

Затем я опять мысленно обратился к Юдзу. Семь месяцев – живот как раз начинает выступать, раздуваясь. Я попробовал представить Юдзу такой. Чем она сейчас занимается? О чем думает? Она счастлива? Конечно же, всего этого знать я не мог.

Может, Масахико Амада и прав: я просто обязан сотворить какую-то нелепость, чтобы доказать, что я – свободный человек, как это делали русские интеллигенты XIX века. Но что? Скажем… провести целый час на дне мрачного глубокого склепа. И тут меня как осенило: разве не этим как раз занимается Мэнсики? Череда его поступков – вряд ли нелепость. Однако, как ни взгляни на это, сколь сдержанно ни выражайся, он был слегка безумен.

Мариэ пришла ко мне в дом в начале пятого. Раздался звонок в прихожей, я открыл дверь – там стояла она. Словно проскользнув через щель, она быстро и ловко оказалась внутри – совсем как обрывок облака. И осторожно осмотрелась по сторонам.

– В доме никого нет.

– Никого, – подтвердил я.

– Вчера кто-то приходил.

Это был вопрос.

– Да, ко мне приезжал с ночевкой товарищ, – пояснил я.

– Мужчина.

– Да. Мужчина. Но откуда ты знаешь, что здесь кто-то был?

– Перед домом стояла черная машина, я раньше ее не видела. Старенькая такая, похожа на коробку.

Старый универсал «вольво», который Масахико Амада в шутку называет «шведской коробкой от бэнто». Машина весьма удобна для перевозки туш северных оленей.

– Ты и вчера сюда приходила.

Мариэ молча кивнула. Кто знает – может, она, когда есть время, по тайной тропе является проверить этот дом? Вообще задолго до моего приезда сюда все эти места были ее игровой площадкой. Можно даже сказать – охотничьим заказником. А потом так вышло, что здесь поселился я. Раз так, она могла встречаться с Томохико Амадой, пока тот здесь жил. Как-нибудь нужно ее об этом расспросить.

Я провел Мариэ в гостиную и посадил на диван, а сам разместился в кресле. Спросил, что принести ей попить? Она ответила, что ничего не нужно.

– Приезжал с ночевкой мой однокашник, мы вместе учились в институте, – сообщил я.

– Вы с ним дружите?

– Думаю, да, – ответил я. – Пожалуй, он – единственный, кого я могу назвать своим другом.

Пусть его коллега спит с моей женой, пусть Масахико их познакомил, пусть, зная об этом, он не говорил мне правду, пусть это привело к моему разводу. Мы настолько дружны, что все это особо не бросает тень на нашу с ним дружбу. Я не погрешу против истины, если назову его своим другом.

– А у тебя есть друзья? – спросил я.

Мариэ на этот вопрос не ответила. Не пошевелив даже бровью, сделала вид, будто ничего не слышала. Видно, я зря спросил.

– А господин Мэн Си Ки вам не друг, – сказала она. Без вопросительной интонации, но то был чистой воды вопрос. Она спрашивает: «А господин Мэнсики вам разве не друг?»

Я ответил:

– Помнится, я уже говорил, что не настолько хорошо знаю господина Мэнсики, чтобы мог считать его своим другом. Мы познакомились, когда я переехал сюда, а с тех пор не прошло и полугода. Чтобы люди стали друзьями, требуется время. Разумеется, господин Мэнсики – личность весьма незаурядная.

– Незаурядная?

– Как бы объяснить? Мне кажется, его индивидуальность немного отличается от той, какая бывает у обычных людей. А может, и не совсем немного… Его не так-то просто понять.

– Индивидуальность…

– Ну, в общем, те характерные черты, которые делают из человека особую личность.

Мариэ некоторое время пристально смотрела мне в глаза – будто осторожно подбирала слова, которые должна была произнести.

– С террасы дома этого человека виден мой дом.

Я, чуть помедлив, ответил:

– Да, по рельефу получается, что он прямо напротив. Но из его дома также четко виден и этот дом, не только твой.

– Однако я думаю, он смотрит на мой.

– Что значит – смотрит?

– Под кожухом, чтобы не бросался в глаза, на террасе его дома стоял большой бинокль. На треноге. В этот бинокль наверняка прекрасно видно, что происходит у нас в доме.

Эта девочка раскусила Мэнсики, подумал я. Она внимательна, наблюдательна. Ничто важное не ускользнет от ее взгляда.

– Ты хочешь сказать, господин Мэнсики через эту штуку наблюдает за твоим домом?

Мариэ скупо кивнула. Я глубоко вдохнул, выдохнул и произнес: